Фарватер Чижика - [5]

— Вот этими самыми руками, — показал я.

— Что-то не видно мозолей!

— Не видно, — согласился я. — Одна сотка картошки, с чего быть мозолям? Вот у свекловичниц наших, чернозёмских, счет на гектары, тогда, конечно…

— Одна сотка?

— Именно.

— Всего-то?

— Урожая хватает на пятерых. Хороший сорт, правильная агротехника, — и разговор перёшел на огородные хитрости и проблемы сельского хозяйства. Таков советский человек — не о личном печётся, а обо всей стране заботится.

Девушки постоянно меняли место, очень им хотелось меж двух Михаилов посидеть. Верно, желания загадывали. Артист спросил, из чего у меня костюм пошит, такой красивый.

— Ассам, — и, предупреждая дальнейшие расспросы добавил: — это вид чесучи из Индии.

— И где он бывает в продаже? Никогда не видел.

— В Париже купил, три недели назад. В магазине готового платья. Пошить, конечно, лучше, но времени не было, я в Париже проездом был. Ничего, я человек простой (вспомнил я присказку Женьки Конопатьева), фигура стандартная, немножко подогнал портной, что при магазине работает. Теперь привыкаю. К костюму привыкнуть нужно. И ему ко мне тоже.

— В Париже… — вздохнула Ирина. — А теперь в Германию, да?

— В Швейцарию. Но через Германию, — подтвердила Надя. — Завтра на самолет, и вот она, Германия. А там и в Швейцарию, в Биль. Только ведь лошадь ведут на свадьбу не водку пить, а молодых возить.

— В смысле?

— Ну, Михаил, представь, что ты на гастролях в Германии. Представил? — спросил я. Мы с артистом как-то нечувствительно перешли на «ты».

— Представил, — сказал артист и аж зажмурился, как кот перед сметаной.

— Только у тебя спектакль-дуэт, пять часов на сцене с партнером, который тащит одеяло на себя. Каждый день спектакль. И ты обязан переиграть партнера, выдать сто сорок процентов возможности. День за днем. Вечером играешь, утром спишь, ну, или готовишься к представлению. Самой Германии толком не видишь, отель — сцена — отель, вот и весь маршрут.

— А все-таки это здорово, — сказала Ирина. И опять вздохнула.

И тут словно стужей повеяло. Август, а — стужей. Все замолчали и даже поёжились

Это на террасу вышел малоприметный человечек в штатском. Ничего грозного, ничего сурового в нём вроде бы и не было, напротив, он приятно улыбался — а стужа!

— Михаил Владленович, вас зовет Юрий Владимирович, — сказал он приветливо мне.

Я встал. Михаил-артист собрал пальцы в щепоть и — едва заметным движением — перекрестил меня.

Ну, ну…

Внутри правительственная дача очень даже неплоха. Нет, до моего дома не дотягивает, но неплоха. Стены обшиты дубовыми панелями, картины русских мастеров — Саврасов, Репин, Кустодиев. Небольшие полотна, и рамы скромные. Зато, насколько могу судить, это подлинники. Почему не быть подлинникам, если одни «Грачи» существуют в сотнях авторских вариантов?

Но чувствуется некоторый неуют. Необжитость. Видно, недавно сюда вселился Юрий Владимирович. Как стал первым секретарем ЦК КПСС, так и вселился. А стал им он недавно, совсем недавно. Вот и слышу то запах краски, то запах стружки. Обновляли дом, ясное дело.

Штатский провёл меня в кабинет. Провёл — и остался за спиною. На всякий случай.

Юрий Владимирович сидел за столом. На столе три телефона, настольная лампа с зелёным абажуром и много папок — по правую и по левую руку от Андропова. Папки простенькие, те, что по пятнадцать копеек в писчебумажных магазинах продают. Напоминает обстановку на турбазе, где мы виделись в прошлую встречу. Лучше, но чуть.

И это называется — отдых?

Это называется — неправильная организация труда, вот как это называется. Но вслух говорить я не стал. Только вздохнул — совсем как Ирина.

Андропов оторвался от бумаг.

— Чижик? Что у тебя?

— Есть одна вещица, Юрий Владимирович. В борсетке. Я открою.

— Осип откроет, — распорядился Андропов.

Человек в штатском взял борсетку, раскрыл, посмотрел, ничего интересного не нашёл и вернул мне. Ну да, вдруг там нож или бритва. Или палочка взрывчатки. Или баллончик отравы. Но нет.

Я медленно достал маленький диск. Пять с половиной сантиметров в диаметре, как сувенирная медаль. На поверхности — десятки мелких значков-иероглифов, спиралью уходящих к центру.

Достал и положил на стол перед Андроповым.

— И что это такое? — спросил Юрий Владимирович.

— Металлический артефакт. Предмет искусственного происхождения.

— Почему он должен быть мне интересен?

— А вы возьмите его в руки. Он не радиоактивен и не ядовит.

— Словами скажи, — рисковать Андропов не стал. Брежнев бы взял, но Брежнев в Крыму, а время не терпит.

— Он тяжелый, этот артефакт. Весьма тяжелый.

— Платина? — диск был серебристый, блестящий.

— Его проверяли наши химики. Кафедра общей химии мединститута. При объёме в шесть с половиной кубических сантиметров он весит двести три грамма.

— Значит, платина?

— Удельный вес получается чуть более тридцати одного грамма на кубический сантиметр. Это на треть больше, чем у самых тяжелых металлов — осмия, иридия, платины.

— Да? Так что же это?

— Науке подобные металлы неизвестны. Так говорят наши химики.

— Значит, неизвестны… Откуда это — он кивнул на медаль — у тебя?

— От одного ливийца. Торговец, хозяин лавочки в Джалу. Сказал, что много лет назад предмет принес бедуин. Нашёл-де в пустыне. Бедуин в обмен взял нужный ему товарец, а хозяин, решив, что это платина, сохранил. Это же не бумажные деньги. Не испортится — платина-то.