Фартовые - [142]

— Как сберечь, коль такой, как ты, на хвост сядет.

— Прости, кент, видать отпаханился я совсем. Пора мне к Берендею. Чую, последний мой путь будет. Передам общак. Нарисую все, как есть и отлучусь, завяжу с фартом. Жаль, что мокрушника Аннушкиного не достал — не сумел с ним разделаться. Но теперь поздно. Да и кто расколется? — усмехнулся пахан невесело.

— Никто из наших кентов не гробил ее. Это, как мама родная, знаю я. И никто не знает и не видел твою жену.

— Э-э, да теперь уж видно и я за свое отвечу скоро. Вон скольких замокрил. А все от зла, от горя. Ожесточился я, кент. На всех. И на себя. За то, что не сберег единственное в жизни Своей, что дороже общаков и удач. А потеряв — озверел совсем. Ничто уж не любо и не дорого. Ты говоришь, растерял кентов я. Нет, это они осиротили меня. Не я их засыпал, они у меня все забрали. Что осталось теперь от меня? Комок горя! Кому я нужен? Да я сам себе не нужен. Смерть зову днем и ночью. А она — не идет. Спешит, где ее не ждут. А зовущих, словно на смех, жить неволит.

— Ты пахан, чего тебе не дышать? — не верил Цапля.

— Пахан? А разве в том радость, когда тебя боятся? Когда паршивый сявка, завидуя, готов за всякий кусок глотку мне порвать! Каждая неудача кентов — удавка на моей шее. И во всем меня винят. И ты других не лучше, — теплело лицо Дяди, боль постепенно отпускала его.

— Голову часто теряешь. С кентами хуже собаки ботаешь. Вот и получаешь то, что сеешь, — обронил Цапля.

— Лады, кент. Не давлю тебя теперь. Пасти не стану. Хиляй в откол, коль иначе не можешь. С фартом надо вовремя завязывать, если сердце к нему не лежит. Если его другое занимает. Мне это знакомо. Только то время и считал жизнью, когда Анна со мною была. Недолго. Всего-то чуть до двух лет не дотянул. В него, в это время, вся жизнь вместилась. Теперь — как пустая лодка, без гребцов и весел. И без воды…

— Все мы так тянем до поры, покуда на подводные камни не нарвемся, — поддакнул Цапля.

— На те, что тюрягой зовутся, — уточнил Дядя.

— Может, минует нас чаша сия? — поднял глаза к небу Цапля.

— Тебя — быть может. А меня — кто знает? Я вот сегодня странный сон видел. Вроде летел я высоко в небе. Но не птицей, таким как есть видел себя. Легко взлетал и парил над горами, над землей. Внизу красиво все, а мне небо покидать не хотелось. Видно оттого, что никому я на земле не нужен. Никто не ждет, добром не поминает.

— Я тоже часто летал во сне. Пацаном. Как полечу, так и обоссался. Потом меня, приземлившегося, колотили скопом. Чтоб в другой раз на землю не вертался, коль летать захотел, — разоткровенничался Цапля и умолк стыдливо.

— Чего молчишь? Сны ко всем приходят поровну. И ворам, и мусорам, и фрайерам. И даже следчим. Никто, даже самый паскудный пидор, не видит себя во сне козлом, обезьяной иль

еще каким зверюгой. Не бываем и мы во снах волками. Наоборот. Снится доброе, чтоб наяву сердце вовсе не зачерствело. Чтоб не разучились люди смеяться и плакать. Я знавал лихих кентов, какие в жизни слезы не уронили. А во сне плакали, как дети. И матерей звали. Не по бухой. Вот что сон творит с нами. И я чую, что немного осталось мне. Хотел наехать на тебя, а мотор осечку дал. Знать, нельзя тебя неволить. Отваливай. Из общака свою долю получишь. Мое слово. Завтра свидимся. Скажи, где ждать будешь?

— Не надо доли. Сам себе жратву добывать стану, — отвернулся Цапля.

— Гонор не должен голову опережать, — урезонил Дядя.

— Сколько дашь?

— Все твое верну. Без заначек.

— Тогда в три часа у почты, — предложил Цапля.

— Заметано.

— Еще одно, нарисуйся один, сам. Если с кем-то, не жди меня, — предупредил Цапля и спросил — Так ты к Берендею всерьез навострился иль на «пушку» брал?

— Нет, кент, не на «пушку». Мне давно пора к нему. Да и у него ходка днями кончается. Хватит резину тянуть. Пусть возвращается ваш пахан.

— А ты куда? Останешься иль сам по себе, одиночкой? — полюбопытствовал Цапля.

— Как сложится, — вздохнул Дядя. И, тяжело встав, предложил Цапле пройти вперед и покинуть двор первым.

Законник внутренне заледенел. Не с добра пахан расчувствовался. Напоследок. Чтоб на том свете лихом не поминал. Пустит пулю вдогонку. Вот это и станет платой за долгие годы фарта, за откол от «малины».

Законник шел по двору. Как близко и как далеко до ворот! Словно от смерти — к жизни. Придет ли он домой? Принесет ли покупки? Ивановна сегодня впервые отдала ему весь аванс на продукты. Не зная, что спит на тысячах. Поверила. И он не обманул. Ну, что же медлит Дядя? Чего не стреляет? Иль пушка осечку дала? Только бы не оглянуться, не побежать. Это было бы унизительным.

Звякнуло железо. Цапля на секунду задержал шаг. Лоб испариной покрылся. До ворот уже два шага. Фартовый задержал дыхание. Но вот и все. Он на улице.

Цапля почти бежал к хибаре. Там, дома, его заждались. Давно надо было вернуться. Но кто же мог предвидеть встречу с Дядей?

Только подходя к хибаре, Цапля понял происхождение металлического щелчка у себя за спиной. Это пахан закрыл портсигар, подарок жены. С ним он не расставался никогда.

«Наверное, решил перекурить. А может, хотел проверить, не лажанусь ли я? Может, и теперь повис на хвосте и бежит следом, чтоб вызнать мою хазу? — оглядывался Цапля. — Ничего удивительного, что во дворе не пришил. Там ведь и окна имеются. Видеть могли. Не стал рисковать в непроходном дворе, чтобы не оказаться в ловушке. Там его живо за задницу взяли бы. А кому охота рисковать сдури, когда загасить можно тихо и без шухеру. К примеру, у хибары, как только пронюхает», — вздрогнул Цапля от кашля, раздавшегося рядом.