Фарт - [67]

– А ты – в ней?

– Я – в ней.

– Ну и как тебе там?

– Поверь мне, хорошо.

Я замолчал и стал переваривать то, что только что услышал.

* * *

Подскакивая на колдобинах и натужно ревя дымящими моторами, самолет медленно разгонялся. Знахарь, дон Рикардо и его приемная дочь Кончита стояли у взлетной полосы и, щурясь от ветра, рвущего на них одежду, смотрели самолету вслед. Видя, что полоса уже кончается, а самолет так еще и не взлетел, Знахарь начал нервничать, но тут старый воздушный грузовик подпрыгнул, как неуклюжая жаба, и, зацепив колесами за верхушки деревьев, поднялся в воздух, став черным силуэтом на фоне заходящего солнца.

Знахарь с облегчением выдохнул и только теперь понял, что во время разгона этого допотопного военного урода он не дышал. Зрелище было и на самом деле не для слабонервных. За самолетом тянулся шлейф сизого дыма, как за подбитым «Фоккевульфом», и Знахарь с беспокойством оглянулся на дона Рикардо, но тот и глазом не моргнул, а значит, все было в порядке.

Глубоко вздохнув еще раз, Знахарь проводил взглядом скрывавшийся за лесом самолет и, повернувшись к дону Рикардо, сказал:

– Когда смотришь на такое, сразу вспоминаешь, что жизнь быстротечна и иллюзорна. Хорошо, что Рита не видела этого взлета со стороны.

Дон Рикардо засмеялся и ответил:

– Но вы же сами летали на этом самолете, и, как мне кажется, до сих пор живы!

– Вот именно. Может быть, это мне только так кажется, а на самом деле мой труп валяется в сельве, и то, что со мной происходит сейчас – не более чем предсмертное видение.

– Да вы философ! – удивился дон Рикардо, – но тогда, если подходить строго, все, что случается в жизни, не более чем предсмертные события. Они ведь происходят перед смертью, то есть – до нее.

– Ну, дон Рикардо, это, пожалуй, вы философ, а не я, – отшутился Знахарь, – я так глубоко не копал. Во всяком случае я надеюсь, что с Ритой ничего не случится, и она долетит без приключений.

– Не беспокойтесь, Тедди. Все будет в порядке. Я летаю на этом самолете уже тридцать лет, за это время сменилось четыре пилота, а он как новенький.

– Новенький? – Знахарь захохотал, – ладно, не будем об этом.

Он посмотрел на Кончиту и, подмигнув дону Рикардо, сказал:

– Вот ваша дочка – она действительно как новенькая. А этому самолету, да и нам с вами, – один седой, другой одноглазый – пора на свалку.

Шуточка была так себе, плоская и бородатая, но Кончита скромно потупилась и прижалась большой и горячей грудью к плечу своего приемного папаши. Знахарь посмотрел на счастливое семейство и, вздохнув, грустно произнес:

– Эх, будет ли у меня когда-нибудь такая красивая и любящая дочка… Наверное, нет. Одна женщина сказала мне, что такие, как я, долго не живут. Я, конечно, стараюсь быть осторожным, но вдруг она окажется права?

– Бросьте, Тедди, – дон Рикардо обнял Кончиту за плечи, – пойдемте лучше выпьем пульке. Продолжим разговор у костра.

Держа в руке стакан с вином, Знахарь смотрел на огонь и молчал.

Все повстанцы, они же крестьяне, они же солдаты кокаиновой армии, куда-то делись, и у костра сидели только трое – сам Знахарь, дон Рикардо и Кончита.

Переведя взгляд на стакан, Знахарь несколькими крупными глотками опустошил его, крякнул и, отерев рот рукой, сказал:

– У нас, у русских, есть такая шутка. Наибольшее удовольствие человеку доставляет смотреть на три вещи. На огонь, на льющуюся воду и на то, как работают другие.

Кончита и дон Рикардо засмеялись, но Знахарь остановил их жестом и закончил:

– Поэтому лучшим зрелищем является пожар.

Теперь они засмеялись гораздо громче, а Знахарь, как и положено настоящему уважающему себя шутнику, улыбнулся углом рта и, достав сигареты, закурил.

Дон Рикардо, вытирая выступившие от смеха слезы, сказал:

– Можно поджечь какую-нибудь из хижин и получить удовольствие.

– Ну что вы! – Знахарь протестующе замахал рукой, – я совсем не это имел в виду! Да и кто будет тушить пожар? Я не вижу никого из ваших людей.

– А они уже спят, – ответил дон Рикардо, наливая всем вина, – завтра рано утром есть важные дела, и мои люди, хоть и пьянствуют все свободное время, к делам относятся ответственно.

– Это хорошо, – кивнул Знахарь, – это делает им честь.

– В общем, да, – сказал дон Рикардо, – но есть еще один стимул, самый сильный.

– Это какой же?

– А очень простой и самый надежный. Так сказать, окончательный довод. Если я вижу, что кто-то из них не справляется с работой, а работы бывает много и она весьма разнообразна, я достаю пистолет и – бах! Нерадивого работника как не было. Труп – в сельву, и дикие звери завершают процедуру. Здесь нет кладбищ.

Знахарь озадаченно посмотрел на дона Рикардо и, почесав затылок, сказал:

– Однако строго… – подумал немного и добавил, – но справедливо.

– Вот именно, уважаемый Тедди, – кивнул дон Рикардо и посмотрел на огонь сквозь стакан с вином, – и, хоть мы с вами и договорились не говорить о том, какую организацию вы представляете, готов поспорить на что угодно, что у вас такие же порядки. Разве не так?

Знахарь посмотрел на дона Рикардо и увидел перед собой не просто седого наркоторговца, обделывающего свои темные делишки в никарагуанской глуши, а жестокого и безжалостного мафиозо, настоящего крестного отца, который только для собственного удовольствия делает вид, что он вечно пьяный председатель артели, работники которой такие же алкаши, как и он сам. И его снисходительность – всего лишь маска, за которой прячутся жестокость и расчет, а в этом расчете человеческая жизнь не более чем мелкая разменная монета.