Фарт - [79]

Турнаева и Шандорина пришли к Подпаловой, когда Иннокентия Филипповича не было дома. Они быстро познакомились и стали говорить о делах, как старые друзья. Зинаида Сергеевна расспрашивала о работе, которую вели в городе женщины, сказала, что хотела бы присоединиться к ним, что она думает остаться здесь, в Косьве. И хотя Зинаида Сергеевна сразу сказала, что хотела бы остаться в Косьве, Турнаева и Шандорина наперебой стали уговаривать ее остаться здесь. Они хвалили косьвинский климат, хвастались дешевизной и тишиной, говорили о том, что Зинаида Сергеевна будет вести на заводе драмкружок, поможет наладить детские площадки.

— Подумайте, Зинаида Сергеевна, как нам нужны такие люди, как вы, — говорила, захлебываясь, Турнаева.

Зинаида Сергеевна радостно улыбалась. Она была растерянна, счастлива, благодарна. Ее не нужно было уговаривать, но то, что ее уговаривали, еще больше заставляло ее утвердиться в своем решении.

Потом Турнаева повела речь о предстоящем концерте и предложила Зинаиде Сергеевне принять в нем участие. Зинаида Сергеевна отказалась.

— Я не выступаю больше. Я бросила сцену, — сказала она.

— Зинаида Сергеевна, вы не имеете права отказываться. Вы — артистка. А концерт у нас самодеятельный, простой, — сказала Турнаева.

Зинаида Сергеевна не сдавалась. Она ссылалась и на то, что у нее нет современного репертуара, и на то, что нет подходящего туалета для выступления, и на то, что разучилась выступать, и даже на старость. Но Турнаева и Шандорина не уступали, и Зинаида Сергеевна в конце концов сдалась, а сдавшись, расплакалась от радости.

И сейчас она сидела у Турнаевых разморенная, уставшая от счастья, и, не слушая, что ей говорят, разглядывала своих новых друзей.

А новые ее друзья хлопотали вокруг стола, расхаживали по комнатам, спорили, курили. Давыд Савельевич неотступно следовал за Петей, объясняя ему, как нужно преподавать железопрокатное дело. После того как Турнаева уехала из Брусчатого, он походил по заводу, вернулся домой, но долго усидеть не смог и снова поплелся на завод. Там он решил, что ему необходимо спешно повидать директора школы, и, уговорив жену, вместе с ней поехал в Косьву. Директора школы Мозгов не нашел, потому что его еще не существовало, да он ему и не был нужен. Ему нужно было просто двигаться, говорить — любым способом проявлять свою деятельность. Евдокия Петровна почти весь вечер просидела с детьми, а он приставал то к Пете, то к Павлу Александровичу, то о чем-нибудь спрашивал дочь. Между делом он помогал покрутить мороженое, наколоть дров, присматривал за жарким, чтобы не пригорело.

Его познакомили с Муравьевым, и он сейчас же принялся рассказывать о своей поездке на Урал в 1897 году и о том, какие в то время были мартены. Он обещал побывать в новомартеновском цехе и помочь устранить неполадки.

Немного обалдевший от шума, Муравьев слушал старика с глубочайшим вниманием. Марья Давыдовна, не дав отцу договорить, приподнялась с дивана и притянула Муравьева поближе к себе.

— Как ваши успехи? — спросила она.

Муравьев коротко махнул рукой.

Марья Давыдовна посадила Муравьева рядом с собой и при нем стала рассказывать Зинаиде Сергеевне о Соколовской.

— А какую работу ей предлагали? — спросила Зинаида Сергеевна.

— Всякую, — ответила Турнаева.

— И она не хочет?

— Ни в какую.

— Почему же не хочет? Сперва надо выяснить почему, — сказал Давыд Савельевич. Он остался без собеседника и спешил присоединиться к разговору других.

— Просто не хочет, — сказал Муравьев.

— Просто — ничего не бывает, — ответила Подпалова.

Вскоре о Вере Михайловне завязался общий разговор. Только тетка продолжала хлопотать по хозяйству да Павел Александрович, оттеснив Катеньку в угол между окном и буфетом, что-то быстро нашептывал ей, а она смеялась, говорила только «нет, нет» и снова смеялась. Тетке некогда было заниматься племянницей, но все же иногда она находила способ помешать дяде Павлу проводить планомерную атаку на Катеньку. Она просила его то принести воды для цветов, то подать чистую тарелку, то сходить в погреб за огурцами. Павел Александрович выполнял ее приказания безропотно, но с такой поразительной быстротой, что, казалось, он и не покидал своей старой позиции в углу столовой.

А на диване и вокруг него продолжали спорить.

— Важно заинтересовать человека. Он тогда и в похоронном бюро будет работать с увлечением, — уверял Давыд Савельевич.

— Ну, а чем вы ее заинтересуете? — сердилась Шандорина.

— Не спорьте с папашей. Чего вы с ним спорите? Это же капиталистические замашки: человека заинтересовать. Чем вы — деньгами будете ее заинтересовывать? — орал Петя.

— Не деньгами — работой, — волновался Давыд Савельевич. — Проживи с мое, тогда, может, научишься разбираться в человеческой природе.

— Человек должен работать, потому что так нужно, а не потому — нравится работа или нет! — кричал Петя.

— Ну-у, пошли! — сказала Турнаева.

Давыд Савельевич раскраснелся и, потряхивая своей белой бородкой, выкрикивал:

— Идеализм! Вот что ты говоришь. Идеализм, другого не скажешь.

— Знаете что? — спокойно среди общего шума сказала Подпалова. — Я берусь эту женщину уговорить. Дайте осмотреться немного, и я это сделаю.