Фарт - [164]

Наступила ночь. Федор Бухвостов лежал на рундуке, но сон не шел к нему. Томимый горькими мыслями, Федор слышал, как слабые волны касаются борта лодки, словно почесывают ее бок. Двигатели были застопорены, лодка лежала в дрейфе. Смутно доносился через раскрытый люк вой ветра.

— Норд-ост? — спросил Федор.

Сударышин, который стоял рядом с ним, не ответил. Он не знал, за что взят под стражу Федор Бухвостов, но поскольку так случилось, значит, парень в чем-то виноват. За веселым характером Сударышина скрывался истовый служака, лишенный каких-либо сомнений во всем, что касалось службы. Он тоже с тревогой прислушивался к шороху волн и рад был бы перекинуться словцом, но с арестованным разговаривать не полагалось.

На верхней палубе протопали тяжелые шаги, послышался неясный голос, репетующий команду. Лодку начало покачивать сильнее. Опускался носовой отсек и одновременно с ним борт, противоположный тому, у которого лежал Бухвостов. Потом, чуть вздрагивая, начинала опускаться корма и тот борт, у которого лежал Федор.

— Свежеет, — сказал Федор.

Он не испытывал желания втянуть Сударышина в разговор. Но так как ему не спалось и так как мысли шли вразброд, горькие и тяжкие мысли о своей судьбе, он, то прислушиваясь к непогоде, то погружаясь в раздумье, испытывал бессознательную потребность отвлечься, услышать собственный голос в эту печальную для него ночь. Но Сударышин был непоколебим. Он только глянул раз на Федора, переступил с ноги на ногу и поддернул пояс с пистолетом. Федор умолк.

Удары волн о корпус лодки тяжелели. Теперь они били так, точно гвозди вколачивали по левому борту.

Одиночная волна перехлестнула через раскрытый люк. С глухим шумом плотного и мягкого тела ударила она о комингс люка и рассыпалась водяным плеском по нижней палубе. За ней налетела и рассыпалась внизу вторая волна.

Послышался крик боцмана в центральном посту, загремел вахтенный по ступенькам трапа. С его широкой желтой зюйдвестки лилась вода. Быстрым движением он захлопнул люк и завинтил задрайки. Шум непогоды стих, сильнее стала ощущаться качка, громче стали отдаваться в отсеках лодки удары волн о ее борт.

«Нужно заснуть, — думал Бухвостов, но сон не шел к нему. — Лучше не думать ни о чем», — и ловил себя на мыслях о том, что в такую погоду сообщник Двибуса ничего не сможет сделать. Но тут же эта успокоительная мысль сменилась тревогой: а что, если он испугается шторма и бросится напропалую, то есть подожжет лодку и выпрыгнет со спасательным поясом в ночное бурное море? Федор читал когда-то книгу, в которой описывался случай, как человек потерял рассудок от страха. Больше всего беспокоило Федора то, что, сочтя его виновным, командиры никого другого искать не будут и притаившемуся врагу легче будет выполнить свое подлое дело. О себе Бухвостов не думал. Он думал о гибели лодки, о торжестве Двибуса. Это были невыносимые мысли.

Стонало море, выл ветер, всхрапывали, ворочались, бормотали во сне моряки, а Федор лежал и слушал, лежал, думал и не мог заснуть. Он услышал шуршание металлического троса и щелканье брезентовых полотнищ, — значит, волна достигла такой силы, что заливает боевую рубку, и ее ограждают брезентовыми обвесами. Заработала машина, заскрипели приводы вертикального руля, — значит, отдана команда «малый вперед», чтобы лодка держалась поперек волны.

Качка усиливалась. Федор подумал о том, что хорошо, если бы командир отдал команду к погружению. Федору казалось, что тогда бы он смог заснуть. Немного погодя в ход пошел и второй двигатель, проснулся кое-кто из соседей. Этого Бухвостов уже не слышал. Утомленный долгим напряжением, он заснул, как в воду провалился. Два или три часа Бухвостов проспал мертвым сном. Он проснулся, когда боцман поднимал вахту.

Лодку немилосердно бросало то вверх, то вниз, с перебоями стучали двигатели. Федор услышал скрип задраек — боцман открывал носовой люк; пахнуло свежим воздухом, утренней прохладой, а ветра слышно не было. Бухвостов понял, что шквал миновал, лодку бросает на мертвой зыби.

Возле него стоял теперь новый часовой, а Иван Сударышин храпел на подвесной койке.

В то же время, что и Бухвостов, на раскладной койке в кают-компании проснулся штабс-капитан Чупров.

Спал он плохо, часто просыпался, видел тревожные сны. Он встал, оделся и вышел на верхнюю палубу.

Солнце еще не взошло и било из-под темного горизонта серовато-оранжевыми широколопастными лучами. Ветер упал, но море было темное, неспокойное, злые волны катились по нему. Они разбивались о нос заградителя, окатывали палубу, рубку, надстройку на корме, и лодка поднималась, шумя обнаженными винтами. Затем набегала новая волна, и лодка с недовольным ропотом снова лезла вверх.

Чупров постоял немного на верхней палубе, спустился вниз и прошел в отсек, где содержался под стражей минер Бухвостов.

Федор лежал с закрытыми глазами. Он почувствовал, что кто-то остановился возле него, и поднял веки. Несколько мгновений они смотрели друг на друга — минер и штабс-капитан.

— Ночь прошла, а мы все еще живы, братец, — заговорил Чупров.

Бухвостов усмехнулся, не поднимая головы.

— Вы говорите, ваше благородие, будто сомневаетесь, что я как раз тот человек, который должен был погубить лодку.