Фарландер - [9]

Бан еще не успел запомнить имена всех товарищей по роте, таких же зеленых новичков, как и он сам, когда подъехавший к воротам маннианский герольд потребовал сдать город. Условия капитуляции были просты: откройте ворота, и большинство пощадят; будете драться — погибнут или попадут в рабство все. Сопротивляться божественному предопределению Святого Манна, громогласно объявил герольд, бессмысленно и невозможно.

Кто-то из стоявших на стене метким выстрелом сбросил герольда с коня. Гвардейцы встретили успех товарища восторженными криками — первая кровь.

А город затаил дыхание — что же будет дальше?

Поначалу в это просто не верилось. Целых пять дней Четвертая Имперская армия сосредотачивала силы для осады. Десятки тысяч воинов занимали четко определенные позиции, ставили палатки, возводили земляные валы, рыли рвы, подтаскивали невиданного размера и мощи орудия, поднимали высоченные осадные башни — и все это на глазах у защитников Бар-Хоса.

Первый залп начался с пронзительного одиночного свистка. И тут пушечные ядра ударили в стену, а одно, перелетев ее, упало на сосредоточившихся в тылу резервистов и взорвалось с оглушающей силой. Гвардейцы на парапете укрылись и стали ждать.

В то утро, когда случился первый сухопутный штурм, Бан с несколькими другими новобранцами стоял за главными воротами первой стены. На одной его руке висел тяжелый щит, в другой он держал меч. Никто толком не выспался. Всю ночь на них сыпались вражеские снаряды, и всю ночь с неприятельских позиций доносились пронзительные, рвущие нервы звуки горнов. Теперь, на рассвете, он думал только об одном: там, дома, его беременная жена сходит с ума от беспокойства за мужа и отца.

Маннианцы налетели, как перекатившаяся через скалы волна. Вооружившись лестницами и выдвинув вперед осадные башни, они атаковали укрепления мощной, сметающей все на своем пути шеренгой. С ужасом и изумлением Бан взирал на то, как закованные в белые латы люди бросаются на защитников города, вздрагивал от безумных воинственных воплей, каких не слышал никогда раньше, и режущих ухо завываний, произвести которые не могла, казалось, человеческая глотка. Он знал, что имперские солдаты употребляют перед боем какой-то наркотик, помогающий рассеять страх. И действительно, маннианцы дрались неистово, как бешеные, с полнейшим пренебрежением к смерти. Их свирепость поражала оборонявшихся. Защитные линии прогнулись.

По сути, то была бойня. Люди падали со стен и разбивались насмерть. Кровь стекала по желобам парапета, как дождевая вода, и пробегавшим под ними солдатам приходилось поднимать над головой щиты. Где-то там, наверху, в этом кровавом хаосе сражался его тесть. Бан не видел, как он упал.

Откровенно говоря, в тот день он вообще не воспользовался мечом и даже не сошелся лицом к лицу с неприятелем.

Бан стоял плечом к плечу с другими солдатами своей роты, со многими из которых еще не успел перекинуться и парой фраз. Бледные как мел, притихшие, они вовсе не рвались в бой. Затаив дыхание, он вслушивался в звуки схватки и ощущал предательскую слабость во всем теле и головокружение, подобное тому, что испытываешь при свободном падении. Меч он держал перед собой, как палку, да и воспользоваться им вряд ли смог бы с большей пользой.

Кто-то не выдержал и наложил в штаны. Распространившаяся вонь вовсе не способствовала пробуждению мужества у остальных, вызвав лишь желание бежать куда подальше. Новобранцы дрожали, как жеребята, застигнутые пожаром в конюшне.

Бан так и не понял, почему распахнулись ворота. Только что они все стояли за ними, массивными и прочными, казавшимися неприступными. Сосед слева, пекарь Ралл, бормотал что-то насчет того, что шлем и щит купил за свои деньги, на базаре, но Бан почти не слушал. И вдруг некая сила швырнула его на землю, и он обнаружил, что лежит на спине, хватая ртом воздух, что голова гудит, а в ушах стоит звон. Он попытался вспомнить свое имя и что здесь делает, почему видит над собой молочно-голубое небо с проносящимися по нему клубами пыли.

Подняв голову, Бан увидел, что все вокруг усыпано каменными осколками. Пекарь Ралл кричал что-то ему в лицо, неестественно широко раскрывая рот. Левой рукой пекарь поддерживал обрубок правой — оторванная кисть болталась на тонком, как бечевка, сухожилии. Ударившая вверх струя крови изогнулась аркой и блеснула, поймав солнечный луч. Только тогда Бан почувствовал боль, что впилась зубами в его разорванные щеки. Почувствовал и горячее дыхание Ралла на своем лице, хотя криков его так и не слышал. Повернув голову, он посмотрел на ворота между ногами оставшихся стоять людей, но увидел жуткую мешанину окровавленного мяса, костей и хрящей, в которой еще шевелилось что-то живое. Ворот уже не было. Их место заняла плотная завеса черного дыма, сквозь которую тут и там прорывались вопящие белые фигуры.

Бан кое-как поднялся. Те из его роты, кто еще уцелел, побежали к бреши. Предприятие это выглядело чистым безумием: плохо вооруженные и не обученные ремеслу войны крестьяне и торговцы бежали к тем, кто пришел убивать. Он смотрел на них, и в какой-то момент что-то полыхнуло в нем самом. Ему передался их порыв, их отчаянная смелость. Там, где повсюду лежали мертвые товарищи, где бродили обезумевшие от боли раненые, они нашли в себе мужество броситься на врага. Что-то шевельнулось в нем. Он вспомнил про меч и уже собрался побежать на помощь тем немногим, кто пытался преградить путь смертоносному потоку.