Фарфоровое лето - [37]

— Хочешь свежего хлеба? — спросила я. — И сыр тоже свежий.

Конрад отсутствующе кивнул. Я хотела нарезать булку на ломтерезке — Конрад всегда говорил: сначала разрежь батон на части, иначе он выскользнет, — хлеб отскочил в сторону, и нож проехался по моему большому пальцу. Я вскрикнула. Рана сразу же начала сильно кровоточить. Конрад прибежал из спальни, увидел, что произошло, и помчался в ванную, чтобы взять бинт.

— Не шевели рукой, — сказал он, — сейчас все будет в порядке. — Я закрыла глаза и протянула ему палец. Он забинтовал его ловко и умело.

— Боль сейчас утихнет, — сказал Конрад. — Несколько дней тебе не следует мочить руку в воде. У тебя же есть мы с Агнес. Так, а теперь я приготовлю бутерброды с сыром, мы выпьем по бокалу красного вина, и ты забудешь о том, что порезалась.

Мне понравилась моя красиво перевязанная рука. Я встала перед зеркалом, оттопырила толстый белый палец и решила, что выгляжу весьма интересной.

— Кристина, — спросил Конрад с постели, — я давно хотел спросить тебя. Ты не хочешь учиться? С тех пор, как ты сдала экзамены на аттестат зрелости и не захотела учиться дальше, прошло все-таки уже несколько лет. Почему бы тебе не записаться на факультет истории или искусствоведения или на какие-нибудь другие лекции, которые тебя интересуют? Больших усилий от тебя не потребуется, ты просто будешь посещать то, что доставит тебе удовольствие.

— Да, я тоже подумывала об этом, но… — уклончиво ответила я.

— Хотя бы попытайся, — сказал Конрад.

Некоторое время предложение Конрада занимало меня. Я могла бы начать учиться уже в зимнем семестре. Но сильного желания тут же приступить к учебе не испытывала. Я в общем-то знала понаслышке о порядках в университете с его переполненными, обшарпанными аудиториями, безликими институтами, ожиданием в библиотеках, вечной суматохой вокруг политики, новыми сложными правилами обучения. Мне пришлось бы отказаться от многих удобств, чтобы стать студенткой-переростком. Это следовало обдумать.

Целую неделю Конрад лежал дома больной, и выносить его было довольно трудно. Он рассуждал о необычайных тяготах свободной профессии, постоянно требующей полной отдачи сил. Стоит только оказаться не в состоянии делать это, как многое тут же идет вкривь и вкось, и потом уже невозможно что-то исправить. Часами он звонил по телефону в свою контору, и если бы врач строго-настрого не запретил ему вставать, то он отправился бы туда, несмотря на плохое самочувствие. К тому же врач порекомендовал ему больше заниматься спортом. Физическая форма Конрада, считал врач, оставляет желать лучшего, сидячий образ жизни сказался на позвоночнике, давление тоже не в порядке.

— Вам нужно бегать трусцой, господин доктор, — сказал врач. — Сколько вам лет? Тридцать пять? Еще не поздно начать. Вы катаетесь на лыжах? Нет? Попробуйте беговые лыжи, это полезно для здоровья; может быть, ваша жена тоже будет кататься с вами. Катание на лыжах кажется вам скучным? Тогда, по крайней мере, возьмите отпуск зимой и совершайте длительные прогулки пешком.

Врач не понял, почему Конрад так неприязненно относится к спорту, а Конрад не понял врача.

— Он, видимо, полагает, что мне больше нечего делать, — проворчал Конрад раздраженно.

В ранней юности я, хотя и недолго, занималась несколькими видами спорта. Выйдя замуж за Конрада, все забросила. Очень жаль. Потому что двигалась я легко и с удовольствием.

У Агнес нет телефона, поэтому я срочно известила ее открыткой о болезни Конрада и предложила не приходить к нам, если она боится заразиться. И все же она пришла. Ей еще никогда не случалось бросать работу из страха перед болезнью, заявила она.

В тот день Агнес вела себя как-то странно. Все время заводила разговор о Венеции, спрашивала, где я была, что видела. У меня не было большого желания вспоминать об этой поездке.

— Как всегда осмотрела массу достопримечательностей, — ответила я неопределенно, а когда она снова завела разговор о том же, спросила: — Что ты хочешь услышать от меня Агнес, ты хорошо знаешь Венецию?

Она молча покачала головой. В ней проглядывала какая-то непонятная строптивость.

Иногда, когда Агнес бывает у меня, ей звонят. Это всегда одна и та же дальняя родственница. Агнес как-то посетовала, что напрасно дала ей номер моего телефона. Родственницу интересуют лишь деньги Агнес, которые та пока в состоянии заработать. «В один прекрасный день, — сказала Агнес, — ее ожидает неожиданное известие». Я заметила тогда: «Ты права, Агнес, трать деньги, которые ты зарабатываешь тяжким трудом, на себя одну».

На этот раз Агнес спросил мужской голос. Я крикнула: «Агнес, телефон». Она вздрогнула так, как будто кто-то напал на нее из-за угла. Услышав голос на другом конце провода, она стала говорить шепотом. Я вышла из комнаты. Казалось, волнение Агнес усиливалось, ее голос зазвучал громче, я услышала, как она сказала:

— Нет, нет, я не хочу, я с удовольствием сделала это и довольно! Нет, пожалуйста, ни в коем случае. — Потом она повесила трубку. Проскочила мимо меня, как будто что-то натворила.

Я пошла к Конраду и сообщила о звонке и о поведении Агнес.