Фарфоровая комната - [52]

У края поля широкая деревянная калитка, закрытая на серую веревку. Сурадж спешивается, тяжело ступает по грязи, которая расплющивается под его ногами, снимает веревочную петлю и раскрывает калитку так широко, будто тащит по полю корову. Он смотрит на Мехар, в ее глаза, сияющие и ласковые, но внезапно распахнутые от ужаса, и уже хочет спросить, в чем дело, когда двое с винтовками за спиной валят его ничком и удерживают на земле. Ничего не соображая, он пытается кричать, но его вдавливают лицом в грязь, а потом рывком ставят на ноги, так что он не успевает отдышаться. Моргая и отплевываясь, он различает колеблющиеся огни, между деревьев появляются люди с факелами — жестокое пламя в предрассветном сумраке.

Какая-то женщина — судя по походке, Харбанс — помогает Мехар слезть с коня и придерживает ей голову. Май тоже здесь. Потом она видит и братьев. Но первым заговаривает Тегх Сингх — обладатель итальянских усиков и бороды, которая уже маленькими пучками распространилась на щеки. Он старше Сураджа не больше чем лет на пять, и ему еще многое нужно доказать делом.

— Это наш?

Май выступает вперед и говорит ясным голосом:

— Можете его забрать.

Сурадж яростно выворачивается, но его жестоко одергивают. К ветерку примешиваются капли дождя, они забираются под покрывало Мехар — его покрывало, еще полное его запаха. Она чувствует капли, дрожащие на верхней губе, чувствует капли внутри, под его покрывалом, и оставляет их лежать там, в целости и сохранности.

— А эта сестра? — спрашивает Тегх Сингх. — Это его жена?

— Моя, — говорит Джит.

Он кладет на землю велосипед и выходит вперед, стараясь не смотреть на Сураджа.

— Когда мы узнали, что он собирается сбежать сегодня ночью, я отправил ее поговорить с ним. Думал, он ее послушается. Я представить не мог, что он попытается забрать ее с собой.

Тегх Сингх колеблется.

— Это правда? — спрашивает он Сураджа.

Двое мужчин, которые держат Сураджа, стискивают его руки за спиной крепче, и еще крепче, пока юноша не произносит, клокоча от бешенства:

— Я хочу говорить с братом.

Тегх Сингх поворачивается к Мехар:

— Он забрал тебя силой, сестра? Или ты поехала добровольно?

Что она может сказать? Она ищет взгляд Сураджа, но тот намеренно не смотрит на нее, и в этом нежелании встречаться с ней глазами она читает отказ, а в отказе — свою глупость.

— Ты не первая женщина, которая меняет мужа, — говорит Тегх Сингх.

— Не позорь меня, — говорит Джит с оттенком угрозы. — Я дал тебе человека. Бери его.

И затем, уже обращаясь скорее к Сураджу:

— Если он погибнет, это будет достойная смерть. Я ему обещаю.

— Сбежать тайком! Насильно увезти женщину из дому!

Тегх Сингх приближается к Сураджу и наклоняется так близко, что тот чувствует его дыхание и воображает, будто поры у него на носу шевелятся.

— Надеюсь, она того стоила, потому что тебя приперли к стенке, — тихо и доверительно говорит Тегх Сингх.

— Май! — выговаривает Сурадж, выпрямляясь, чтобы посмотреть на нее из-за плеча предводителя.

— Ты сказал достаточно, — говорит Май Сингху, а потом переводит сверкающий взгляд на Сураджа и отчеканивает так, чтобы ему запомнилось: — Ничего, бывает.

Неделю спустя Мехар стоит в фарфоровой комнате, а на фоне до боли чистого синего неба Джит снимает черные лакированные ставни и устанавливает на их место железные прутья. Он не объяснит зачем, а Мехар не спросит. Она будет молча следить, как он заливает известью карниз, отмеряет и распиливает металл, а потом будет считать прутья, как они появляются один за другим, заколачиваются в раствор, запечатывают ее внутри.

Она не узнает, что перед тем Джит навестил в камере Сураджа и передал ему молитвенник — священную гутку.

— Слышал, завтра ты уезжаешь в Дели. Я помолюсь за тебя вечером.

— Я могу вернуться домой, если выживу? — спросил Сурадж.

— Не советую. Но земля по-прежнему твоя.

— А ребенок — по-прежнему мой?

— Об этом старайся не думать, — ответил Джит.

Сурадж фыркнул и сказал, что найдет способ вернуть себе свободу, после чего попросил брата удалиться.

С этого момента годы потекут дальше, как у них заведено. Харбанс родит девочек и напоследок мальчика, а Гурлин уедет с новым мужем в предместье большого города, где будет тиранить горничную и больше ни разу не упомянет свой первый брак. Она не приедет на похороны Май, к моменту которых первенец Мехар уже сам женится и у него родится собственная дочь, которую выдадут шестнадцати лет за тихого юношу, уже в Англии, и они станут вместе строить жизнь для себя и для меня. Придет изобилие, но для Мехар над фермой всегда будет тяготеть отсутствие Сураджа. Жив он или нет? Близко он или нет? Думая, что так лучше, Джит не расскажет Мехар о своем визите к Сураджу в камеру и о его словах: ни поначалу, когда он возьмет ее за руку, а она с отвращением отшатнется, ни спустя десятки лет и шестерых детей (один братний и пятеро своих), когда он будет медленно и мучительно умирать, а она — все так же не проявлять к нему привязанности. Джит позволил Мехар до конца ее жизни думать о Сурадже то, что ей было нужно и хотелось думать. Такова тяжесть победы. А пока…

Небо робко заголубело, и воздух пронзает птичья трель. Революционеры уходят, таща за собой Сураджа. Глядя им вслед, Май кивком ставит точку и переводит взгляд на Гурлин, которая резко отворачивается, с трудом сдерживая слезы. Толпа рассеивается с невнятным бормотанием, и Мехар встречает непроницаемый взгляд Джита. Он опускает глаза на грязное месиво под ногами, но не двигается с места, пока Мохан не берет его за плечи, зовя домой. Все уходят — как же так можно, взять и уйти? — думает Мехар, но у нее подкашиваются ноги, и она протягивает руку к Харбанс. «Ну-ну-ну, — говорит Харбанс, — все позади, больше не будем об этом говорить». Прижимая Мехар к груди, она выводит ее через калитку на дорогу, и теперь за ними только конь: в дивном своем неведении он жует сырую траву на кромке чужого поля.