Фарфоровая комната - [49]

— Да это просто старая сплетня, — сказал он. — Она гуляла с братом мужа. Потом он ушел, а она осталась.

Лакшман аккуратно снял полотенце, сушившееся на стене, и сложил его.

— Хотя кто его знает.

— Он ее бросил?

— Так говорят. Пустился в путь и не вернулся. Хотя я слышал и другое, что он умер и мать похоронила его пепел под деревом бодхи.

Лакшман беззубо улыбнулся.

— Чего только не наплетут!

— И ее заперли в той комнатке?

— Да кто его знает, — снова сказал он. — Теперь уже некому рассказать, как все было.

Я молча кивнул, гадая, что из услышанного правда и можно ли вообще так рассуждать, и все равно чувствуя боль за ту женщину, свою прабабку, которую даже не знал.

— А все-таки, что тебя привело в нашу деревню? Маловата и скучновата для тебя, нет?

Я посмотрел на него.

— Где живет учитель? Танбир-джи?

Лакшман подвел меня к противоположному краю крыши и описал широкую дугу над домами, остановившись на большой черной спутниковой тарелке «Эйртел».

— Видишь красное здание рядом? Это родной дом твоей тети. За ним улочка, и там живет учитель.

Он сказал, что туда легче всего добраться, перепрыгивая с крыши на крышу и не выпуская из виду тарелку. Так я и сделал — проложил себе путь над крышами: прыгал, перелезал, подныривал под веревки с бельем, осторожно ступал на старые мостики, изогнувшиеся над мощеными улочками. По дороге несколько раз мне встретились хозяева, и я просил разрешения пройти, но, казалось, никому нет до меня дела. Тарелка, когда я до нее добрался, смотрелась так, будто была из другого мира, и я представил себе, что ее запрокинутое лицо ждет сигнала с небес.

Родной дом моей тети выглядел так, словно в нем не жили много лет: мутные стекла, заколоченная дверь. Я подошел к краю плоской крыши и стал высматривать Танбира. Вскоре я заметил его скутер во дворе дома как раз за тетиным. Наверное, они вместе росли. Я стал быстро вспоминать. Слова дяди в первый же вечер («сосед в той деревне, откуда она родом»). Расспросы Танбира о Куку. Наша с ней встреча около банка и боль в ее голосе («это с ним у нее шашни, с учителем?»).

Я в волнении перегнулся через бортик крыши, чтобы лучше видеть его двор. Там стоял квадратный столик, заваленный книгами. А на одном из трех стульев лежал шарф Радхики — тот самый, с узором из красных чешуек. Мой взгляд упал на мешковину, закрывавшую вход в дом. Из-за нее выглядывал руль велосипеда Радхики. Я почувствовал сразу и горечь, и смущение и понял, как был слеп. Потом мешковина приподнялась, и наружу вышла Радхика — и тут я повернулся и побежал назад по крышам, боясь, что меня засекли.

Я надеялся, что она еще зайдет и я все объясню, но она не зашла, а потом оказалось, что у меня всего пара дней до отъезда. Однажды утром, отчаянно желая сделать хоть что-нибудь, я пошел на базар купить книжек — ее идея, — и меня окликнул парикмахер:

— Племянник Джая!

Я посмотрел через дорогу, но заговорил клиент парикмахера, через клубы пены для бритья:

— Твоя докторша тебя ищет.

С недобрым чувством я зашел в клинику. Радхика складывала настольную лампу, чтобы убрать ее в коробку, полную серых учебников. Снаружи стоял скутер Танбира, но его самого видно не было.

Лицо Радхики смягчилось. Она отложила лампу, подошла, обвила меня руками и прижала к себе. Я тоже обнял ее, но неуверенно, едва касаясь ее рубашки, как будто чувства внутри этого объятия были слишком хрупки.

— Ты уезжаешь прямо сейчас? — спросил я.

— Меня вызвали раньше, чем собирались. Не хватает кадров, — сказала она, возвращаясь к своим коробкам. — Видел бы ты старика Дуггала. Скачет от радости.

— Реально сейчас?

Она вздохнула.

— Уезжаю.

Я принялся благодарить ее, неуклюже и обиняками, снова не в силах сказать то, что хотелось, а может, впервые понимая, что это не всегда и нужно, а затем появился Танбир, поприветствовал меня кивком и протянул Радхике бутылку воды.

— Спасибо, — ласково сказала она, и он снова кивнул.

Была ли у них любовь? Просил ли он ее остаться? Просила ли она его уехать с ней? Я так и не узнал.

Радхика посмотрела на свои руки, чуть-чуть одернула юбку на коленях, взглянула на меня и улыбнулась. Потом подняла коробку.

— Помочь тебе нести? — спросил Танбир, не двинувшись с места и избегая ее взгляда.

— Ничего, — сказала она, — мне не тяжело.

Я тоже должен был уехать до выходных, но прежде на ферму нагрянула моя тетя — попрощаться. Помню, я развешивал выстиранные напоследок вещи; позади лежал раскрытый чемодан.

— Так что, уехала твоя подруга докторша?

Она выглядела довольной, но какой-то нервной.

— Ее работа кончилась, — сказал я.

— Значит, никаких больше посиделок. Ни ей, ни тебе, ни этому учителю.

— Очевидно.

— Вы, наверное, оба расстроились, что она уезжает?

Я поставил пустую корзину на пороге комнаты и повернулся к Куку, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. Великолепная была сила воли у этой женщины, которой не дали выйти замуж за соседского юношу, а выдали за нелюбимого — моего дядю, пока Танбир заводил романы с кем вздумается. Он разлюбил ее и двинулся дальше. А ей не дали возможности сделать то же самое.

— Я расстроился, а насчет учителя не знаю.

— Наверняка они друг на друга набрасывались, как на собачьей свадьбе.