Фарфоровая комната - [32]

Как мне повезло, что я все-таки попал в университет, думал я, особенно если учесть, что перед собеседованием я успел ширнуться в туалете автовокзала в Лутоне по дороге на автовокзал Виктория, тщетно надеясь, что это поможет мне дожить до конца дня. Это был мой первый визит в самую гущу столицы, и все вокруг казалось демонстративно нереальным: классические знаки метро, которое, как я потом с удивлением узнал, действительно существует; название «Южный Кенсингтон» — так и видишь, как его обливают королевской глазурью; свет на желтоватых кирпичах Музея естествознания. После речи декана, экскурсии по факультету математики и обеда в столовой, где я сожрал больше, чем кто-либо еще, нас усадили на оранжевые пластмассовые стулья ждать своей очереди. Я говорил немного, меньше, чем хотел. Сначала зачесались ступни, потом заболели голени, и я понял, что скоро все мое тело начнет бить дрожь. Я прижал колени к груди, но почувствовал на себе странные взгляды других студентов и спустил ноги на пол. Пошел в туалет. У меня еще оставалось полпакетика, завернутые в фольгу, но шприц я выбросил в Лутоне. Тогда я взял зажигалку и скурил остаток, сидя на опущенной крышке унитаза в кабинке, то и дело озаряемой вспышками.

К тому времени, когда меня пригласили в кабинет профессора Нолана, я был в состоянии бодрствующего отсутствия: мои ощущения не пошли ко дну, но были убаюканы на волнах моего сознания.

— Сожалею, что вам пришлось ждать. Еще одну секунду.

Профессор Нолан отыскал у себя на столе мои документы, а я сидел и пялился на его широкие плечи и комично розовое лицо, все в лопнувших капиллярах. Его седые волосы были зачесаны назад, так что посередине лба вырисовался треугольник.

— А вот они.

Высоким голосом с ирландским акцентом профессор неточно произнес мое имя, после чего буквально проглотил мое личное заявление.

— Вижу, ваши наставники ждут от вас больших успехов.

В школе мы называли их учителями, но я был неспособен возражать.

— Хорошо, расскажите немного о себе. Что вам нравится в математике?

— Приятно знать ответ, — сказал я после паузы длиной так в час.

— Да. Да, согласен. Жизнь бывает такой неопределенной, не правда ли?

Он ободряюще улыбался, возможно, ожидая, что я продолжу, но я не смог, мое сознание стало мягким, как вата, как подушка, ничто не оставляло на нем следа, все возвращалось в круглый ноль.

— Давайте кое над чем вместе подумаем, хорошо?

Он нацарапал несколько уравнений и подал мне листок и свою ручку.

— Не торопитесь. Подумайте.

Знаки были знакомые, и я был уверен, что, если бы мог сфокусироваться, добыл бы ответы. Но руки не желали подниматься с колен, ручка скатилась со стола, и что-то в моем лице заставило его сказать:

— Слишком легко? Хотите поинтереснее?

И он все переписал, добавив какие-то неопознанные мною функции, и снова подтолкнул листок ко мне.

— Вот это уже ваш уровень, полагаю.

Я старался держаться неподвижно и только повернул голову посмотреть на листок. Какая-то абракадабра. Я ничего не сказал, и он посмотрел на меня уже внимательнее. Я опустил глаза и услышал, как листок скользит обратно.

— В заявлении вы написали, что часто ездите в Индию. Бывали в Калькутте? Дивное место.

И весь остаток нашей встречи он рассказывал мне о том, как познакомился там с будущей женой, тоже профессором; оба успешные люди за пятьдесят, они решили проводить по полгода в бунгало где-нибудь в районе Баллигандж.

Потом он очень по-деловому и даже резко завершил встречу, выпроводил меня и пригласил следующего абитуриента, и всю дорогу домой в автобусе я чувствовал себя раздавленным. Но как-то в понедельник, несколько недель спустя, я получил письмо, в котором сообщалось, что университет рад сделать мне особое предложение. Не знаю, зачем это понадобилось профессору, я его больше никогда не видел и не слышал, но это сочувствие, да еще из такого неожиданного источника, до сих пор греет мне душу.

Я положил бумажку с баллами на горку хвороста и сел у печки, уперев подбородок в колени и раздумывая, как выдержу переезд в Лондон, когда лето закончится.

Радхика вернулась очень скоро, проехала через полуоткрытые ворота прямо во двор. Я сидел на корточках в уборной, но увидел ее через большие щели в двери. Радхика слезла с велосипеда и прислонила его к одному из столбиков у входа. Она что-то привезла в корзине, но издалека я не смог различить что. Она на минуту нырнула в дом, затем пошла назад и заглянула через железные прутья в мою комнату. Не обнаружив меня, двинулась к амбару, на ходу щелкая пальцами и напевая песню на незнакомом языке: «Аре рама кришна бане манихари / одх ли саре / ре хари». Очень приятный, легкий напев, она как будто сама не замечала, что идет и поет, и у меня возникло чувство, что я подглядел какой-то драгоценный секрет.

Я начал заливать в туалет кувшины воды, и Радхика повернулась со словами:

— Прошу прощения! Подожду там.

Я вышел из уборной с твердым решением не робеть как овца, ну или как мужчина, который, едва опорожнив кишечник, столкнулся с курильщицей «Мальборо», позабавленной этим обстоятельством.

— Это уже становится привычкой, — сказал я.