Фарфоровая комната - [23]

— Когда все вернутся?

— До вечерней молитвы, а может, первых звезд. Им еще нужно завернуть на поле Калиана, где тыквы. Для сага.

Видишь, как бы говорит она, я тоже кое-что знаю.

Он протягивает к ней руку, сложив ладонь чашечкой, манит к себе. Мехар приближается, колокольчики на щиколотке предостерегающе звякают. Взяв ее запястье, он тянет ее вниз, на пол. Задирает ее тунику, снимает через голову. Она вздрагивает: грудь подставлена воздуху и ветерку, соски сжались. Она не в силах протестовать, даже если хочет. Он ее муж, он тоже снимает тунику, прижимается к ней, и тогда она обвивает его шею руками и склоняется на землю.

Долго ли Сурадж следил за Мехар? Достаточно, чтобы солнце сдвинулось на градус по своей дуге. Чтобы трава подросла на толщину ногтя. Чтобы стая скворцов кругами набрала высоту и унеслась к горизонту, как будто птицы хотели немедленно донести о том, чему свидетельствовали. Он следил. Он увидел ее в первый раз и следил за ней. Про скрещенные на груди руки и соломинку она не угадала, и даже к двери он не прислонился. Он сидел на корточках у самого выхода из амбара, твердо упираясь босыми ногами в неровный пол, и тень скрывала его лицо. Так вот жена его старшего брата, почтенная невестка, с которой, лишь только она родит сына, он должен будет обходиться с глубочайшим уважением и учтивостью. Почитать как вторую мать. И которая сможет просить его, младшего деверя, о чем захочет, дать любую работу. На его губах появляется игривая улыбочка. Она ведь гораздо младше него. И ей быть преемницей Май! Занять этот высокий пост! Теперь, глядя на ее поджарые голые икры и сочный широкий рот, поджатые от усердия губы, он понимает все. Огромные глаза. Светлая кожа. Ошибка совсем не была ошибкой. Он так и знал. Брат передумал.

Весь тот день, когда Май и Джит ездили с визитами к невестам, Сурадж играл на дхоле[22] — импровизировал и упражнялся, пытаясь подражать барабанщикам, которым свистел и аплодировал на параде неделей раньше. Как элегантно они смотрелись в лазурных туниках и павлиньих шапках! Как современно. И как толпились на балконах взволнованные женщины, любуясь молодыми музыкантами. Он поставил себе целью принять участие в параде на следующий год, только бы чертова левая рука делала, что ей сказано. Она все время сбивалась на ритм правой, хотя должна была отбивать три четверти такта, синкопируя в промежутках. Ему уже казалось, что дело идет на лад, когда послышался шум — вернулась повозка с Май и Джитом. Игнорируя их требование выйти во двор, он поправил ремешок вокруг вспотевшей шеи, так чтобы барабан висел наискось, и продолжил играть. Наконец в комнату вошел Джит и вежливо попросил выйти: Май ждет. Мохан уже был там — стоял руки в боки, мокрый и грязный, оттого что поливал из шланга скотину.

— Ты бы подал брату руку, — сказал Джит, когда Сурадж вышел к ним, но не то чтобы присоединился — встал подальше от их треугольника со все еще висящим на шее дхолом.

— Весь день ничего не делал, только в барабан свой колотил, — сказал Мохан, глядя воспаленными глазами. Он любил коротать вечера в компании деревенских пьяниц, этот Мохан, но ему все прощалось, потому что и работал он усерднее всех. Даже в самое пекло трудился на поле, обливаясь потом, вместе с которым выходил весь алкоголь.

— Свадьбы в следующем месяце, — сказала Май. — На вспашку нужны все руки, так что сразу после. Может, семнадцатого. Смотря как посевы будут выглядеть.

— А семьи согласны? — спросил Мохан.

— Они сделают так, как им скажут. Но сходите завтра в храм. И обязательно скажите священнику, что все должно быть скромно. Никаких плясок и песнопений.

— Жаль, — сказал Мохан, дернув Сураджа за ухо. — Ты бы мог на барабане сыграть.

— Все три в один день, — продолжала Май. — Их деревни довольно близко.

— Так дешевле, — объяснил Джит.

— И из дома надолго уходить не надо, — рассудительно заметил Мохан.

— Хорошо, — сказала Май. — Закажу иностранной ткани, пока можно. Этот Виджайпал на углу говорит, что еще сможет достать сколько-то. И выложи пол мрамором.

— Целиком? — спросил Мохан, вздыхая, что ему привалило работы.

— Только в их комнате, снаружи будет чересчур.

— Если тебе нужно где-то играть на дхоле, найди другую комнату. Это — для них, Май уже сказала, — обратился Джит к Сураджу.

Тот ничего не ответил. Женитьба его не интересовала. Ни одного счастливого мужа он еще не видел. И ни одной счастливой жены, если уж на то пошло. Какая бы она ни была, главное, пусть оставит его в покое, большего он не желал. Перспектива секса его тоже не соблазняла, поскольку он уже успел узнать городские бордели. Он почесал шею концом барабанной палочки — ремешок опять натер.

— Сколько им лет? — спросил Мохан. — Со скотиной справятся?

— Придется, — ответила Май. — Твоей, сказали, семнадцать. И твоей тоже.

Последние слова были обращены к Сураджу. Тот насмешливо оттянул щеку изнутри языком.

— Быстро состарилась. На прошлой неделе ты сказала, она только-только вышла из ребячьего возраста.

— Ей семнадцать. Помалкивай.

— А твоей, брат? — спросил он Джита.

У того задергались губы. Даже в детстве, когда он тайком переставлял тарелки, чтобы получить самую большую порцию масла, ему никогда не удавалось скрыть вину, и тарелки приходилось переставлять обратно.