Фарбрика - [5]

– Никогда не слышал более нелепого бреда, Феллоу. Ты украл мою женщину, а теперь хочешь украсть короля? Ох, не зря тебя упекли на каторгу.

Он говорит что-то ещё, какие-то неприятные резкие слова, но я уже вижу: Жозе мне поможет. Этот человек действительно сделан из камня, и, точно в камне, застыли его чувства. Несколько лет ничто для камня. Мгновение. Он всё ещё любит Валери.

***

Возвращаюсь домой. Уже почти утро.

Захожу в спальню. Здесь всегда пахнет одинаково: корица и лаванда. Валери спит.

Рядом спит Никки.

Я плохой человек. В отличие от большинства моих товарищей, я отдаю себе в этом отчёт. Кое-кто скажет, это, мол, гордыня. Но как по мне, одним грехом больше, одним меньше – невелика разница.

Мне было семнадцать, когда я впервые убил человека. Это была честная драка, и мой противник, случись удача на его стороне, точно так же, без колебаний, убил бы меня. Спор у нас вышел из-за женщины. Я не помню ни её лица, ни её запаха, ни её голоса. Только имя. Агнесс. Она никак не могла выбрать между нами двумя, потому без сомнений отдалась обоим.

Тот, второй, был сыном сенатора. Я и тогда не очень-то верил в суд присяжных, потому, не дожидаясь ареста, нанялся на первый же пароход в Европу. Решил стать писателем. Но прежде, конечно, как следует узнать жизнь. Приехав во Францию, пошёл добровольцем на фронт. Никакой идеологии. Плевал я на немцев, французов, англичан и всю их политику. Я хотел узнать войну. Мне хватило одного сражения, чтобы решить, будто я всё понял о войне. Я дезертировал. Отправился в Париж и написал нелепейший роман, который, к моему тогдашнему удивлению и теперешнему сожалению, даже издали небольшим тиражом. Как же я был горд собой! После выхода книги мне казалось, что теперь меня непременно станут узнавать на улицах. Не узнавали. Я купил свой роман, перечитал его, и разочарованию моему не было предела. Что ж, решил я, напишу ещё один.

Вместо этого угодил на каторгу.

Когда док Сезар вытянул меня с того света, я не сомневался, что моё время пришло. Наконец я отлично знал всё, о чём собирался написать. Испытал на собственной шкуре приключения, которых хватило бы на десятерых.

И, конечно, в первые дни меня очень вдохновлял Порт-Анри.

Порт-Анри – то самое тихое местечко, о котором мечтает всякий писатель. Писатель говорит себе: когда-нибудь я отправлюсь на славный экваториальный остров, где, сидя под пальмами и слушая крики чаек, сделаю буквами всё, что скопилось у меня в голове.

Ложь.

Никто не написал и никогда не напишет ничего толкового в таком месте, как Порт-Анри.

Я убийца, дезертир, никчёмный писатель, беглый каторжник.

Но худшего своего поступка я так и не совершил.

Семь лет – большой срок. С тех пор как пятнадцатилетним я покинул Иллинойс, я нигде не задерживался дольше, чем на три года.

Я несколько раз порывался уехать с Гуанахани. И без сомнений был готов расстаться с Валери. Когда она сказала, что беременна, я решил: пусть родит. Увижу своего сына и уеду с памятью о нём.

Но, взяв на руки маленького Никки, я понял, что никогда его не оставлю.

Валери открывает глаза.

Я говорю:

– Валери, помнишь, что сказал падре Анхель, когда мы с тобой венчались?

– Много чего сказал. Падре если уж начнёт говорить, так его не остановишь.

Ох, не с того я начал. Падре Анхель для Валери не авторитет. Старик любит заложить за воротник, но пить совсем не умеет. Нет лучше способа разочаровать женщину.

– Там было что-то из святого Петра, – говорю я. Уж если и святой Пётр для неё не авторитет, то конец моим планам.

Она смотрит в потолок, припоминая.

– Вы, мужья, обращайтесь благоразумно с жёнами. Каждый из вас пусть любит свою жену, как самого себя. Ты любишь меня, Джо Феллоу?

– Я люблю тебя, Валери. – Привычная ложь. Любовь – это только слова, а слова, как известно, придумали женщины. – Вспоминай ещё. Там что-то было про послушную жену.

– Жена пусть боится своего мужа и повинуется ему во всём, – хмурится Валери.

– Точно. Я никогда прежде не требовал от тебя таких жертв. Не требую и теперь. А прошу. Будь послушной женой и не задавай вопросов. Обещаешь?

Кивает. Уже лучше.

– Ты сейчас оденешься. Соберёшь Никки.

– Что-то случилось, – говорит она без вопросительной интонации.

– Когда будете готовы, мы все вместе пойдём в гости к господину Смиту. К Монти.

– Он противный.

– Это ненадолго. Потом вы с Никки отправитесь во Флориду на лодке.

– Без тебя?

Умная девочка.

– Я задержусь на день-другой, а потом догоню вас. – Эта ложь даётся мне почти без труда.

Глаза Валери делаются огромными. Я знаю, что она сейчас скажет. Когда два года назад я в очередной раз собрался покинуть Гуанахани – уже с Валери и сыном – и на английском лайнере добраться в Уэльс, где, говорят, нет лучших рекомендаций, чем каторжный срок, полученный от французов, Валери строго сказала: нет. Никаких морских путешествий, пока Нику не исполнится хотя бы десять лет. Уж она-то, Валери, прекрасно знает, зачем нужны дети на судах дальнего сообщения. На всяком лайнере есть специальный человек, который собирает в порту бездомных мальчишек, обещая им работу, еду и гамак. В океане живут голодные демоны – атланты, – требующие жертв от каждого корабля, который посмел собраться в рискованное путешествие на другой континент. Здесь маленькие цветные дети приходятся очень кстати. Их без жалости бросают в океан, пока на верхней палубе богатые европейцы танцуют под негритянскую музыку. Потом тела этих детей бродят по океанскому дну, ищут дорогу домой. И самое страшное: некоторые эту дорогу находят.