Фарбрика - [2]

На мужчину чудо обрушивается лавиной. Новое измерение открывается прямо перед тобой. Как дыра в параллельную вселенную. Как восход солнца после долгой – в целую жизнь – ночи. Как если бы ты падал в пропасть, но у самой земли понял вдруг, что теперь умеешь летать.

Поэтому настоящий мужчина может напиться как следует ровно столько раз, сколько у него родилось детей.

И ни разом больше. Даже если речь идёт о жизни твоего сына. Особенно если речь идёт о жизни твоего сына.

Оглядываюсь. Ночи в Порт-Анри тёмные и густые. Не так-то просто сориентироваться в этой черноте. Но запах не подведёт никогда. Втягиваю носом воздух. Среди ароматов специй и моря различаю кое-что особенное. Типографская краска.

И звуки. Я как будто слышу треск печатной машины из подвала. Светятся окна во втором этаже здания слева от меня. Никаких сомнений: это редакция «Свободного Гуанахани». Газетчикам ночью самая работа. Так и вижу, как редактор сидит хмурый, с всклокоченными волосами, с папиросой в уголке рта. Мучительно формулирует, запивая бездарность крепким ромом.

Мне не нужно подниматься наверх, не нужно заглядывать редактору через плечо, чтобы увидеть заголовок главной завтрашней новости.

Мне не нужно угадывать, я знаю наверняка.

«Король Анри IX выбрал наследника» – вот что будет напечатано во всю ширину первой полосы. Дальше в несколько строчек глубокая печаль о юном Анри IX, восхищение мужеством, с которым двенадцатилетний король держится перед лицом скорой смерти. Ещё ниже – непременная история вопроса.

«Все мы с замиранием сердца ждали решения Его Величества. Свершилось! Наследником назван пятилетний Николя Феллоу. По традиции Николя примет имя Анри и под этим именем станет десятым королём Гуанахани».

Рядом будет фотография моего сына.

Ещё, может, припишут внизу совсем мелко: «Напоминаем, что с завтрашнего дня и до вечера воскресенья, когда состоится коронация, все порты Гуанахани будут закрыты в честь праздника».

Слышу шаги за спиной. Шлёп-шлёп. Можно не оборачиваться, я знаю, кто это.

Док Сезар.

Точно, он.

И сразу быка за рога. Упрямый старик.

– Что будешь делать, парень?

– Иди к чёрту, док.

– Кашасой ничего не решить, Джо.

– Док, уйди, прошу. Видеть тебя не могу.

– Не будь дураком, Джо. Надо что-то делать. Ведь нельзя же…

Толкаю его – легонько, по моим меркам. Но док падает на мостовую.

Ударить такого – всё равно что ребёнка обидеть. Чёртов город, что ты со мной сделал. Я дерусь со стариками.

– Прости, док, – подаю ему руку.

Он встаёт, отряхивается, поправляет очки. Продолжает, точно ничего не произошло:

– Надо решать сегодня, Джо. Завтра будет поздно.

А то я не знаю.

– Когда закроют порт? – спрашиваю.

– Уже закрыли. И развесили праздничные флаги.

– Значит, моторку теперь никак не достать.

– Нет, не достать.

Я бы мог взять лодку Франсуа. Но – нет. В этом никакого смысла. Слишком медленная посудина. На такой далеко не уйдёшь.

– Ни за какие деньги не достать, – сокрушается док.

Как будто у меня есть деньги! Вот уж что неизменно в моей жизни, так это их отсутствие.

– Но можно украсть.

Док смотрит на меня таким специальным взглядом: мол, ты же вор, Джо. Что тебе стоит?

Люди в Порт-Анри ужасно упрямые. Если уж вбили себе в головы, что Джо Феллоу – первоклассный вор, разубедить их не получится. Они будут кивать, слушая твой рассказ, что на каторге ты оказался по чистой случайности, что присяжные – идиоты, судья – подлец, а адвокат – бездарный школяр, что сам ты ещё худший идиот, который собрался писать роман о парижском дне, но прежде вздумал собрать материал и лично, на собственной шкуре, испытать нелепый сюжет, что ни к самому ограблению, ни тем более к убийству того старика ты не имеешь отношения – всего-то ждал у машины и выкурил десяток папирос… Они будут кивать и лукаво улыбаться, но не поверят ни единому твоему слову. Джо Феллоу – первоклассный вор, но любит приврать, скажут они.

Говорю доку, чтобы он шёл спать.

Сам иду к матушке Симонэ. Её заведение работает круглосуточно.

Симонэ встречает меня лично. Усаживает в плетёное кресло. Приносит яичный коктейль и крепкий кофе. Эта старуха знает о мужчинах больше, чем любая другая женщина. Больше, чем знаем о себе мы сами.

– Монти наверху? – спрашиваю. Она пожимает плечами: а где же ему ещё быть.

Я подожду. Просто посижу здесь, главное – не уснуть.

Я так долго и внимательно таращусь на выцветшую фигурку Девы Марии в углу, что Симонэ начинает оправдываться: мол, давно пора выкрасить заново, да всё недосуг.

Не слушаю её, как не вижу блеклую Деву Марию.

Я сбежал с Адского острова, из самой охраняемой тюрьмы Французской Гвинеи, откуда, говорят, бежать невозможно. Неужели же я не придумаю, как выбраться с мирного тихого Гуанахани?

***

Когда неделю назад Сезар пришёл ко мне и сказал, что королём выберут моего Никки, я едва не поперхнулся ромом. Был вечер, мы устроились на веранде. Солнце тонуло в синеве моря. Чертовски красиво.

Мне никогда по-настоящему не нравился Порт-Анри. Это стыдное чувство – сродни ненависти к собственному отцу. Точнее, к отчиму. Порт-Анри принял меня как родного. Простил старые грехи. Дал жену. Сына. Товарищей. Согревал и кормил. Но за семь лет я так и не стал здесь своим. Две вещи примирили меня с этим городом: закат и мой сын.