Фараон Хуфу и чародеи - [80]

Воистину, чары магические стали известны всем. Заклинания шем и сехен сделались ныне опасными, ибо знает их каждый.

Воистину, раскрыты палаты и податные списки расхищены. Из-за этого превратились рабы в хозяев рабов.

Воистину, писцы перебиты, а их документы украдены. Горько мне! Скорбью полны эти дни!

Воистину, истреблены все записи писцов, учитывающих урожай. Житницы Египта раскрыты для всех.

Воистину, свитки законов судебной палаты выброшены на улицы; попирают их все ногами, а бедняки ломают и рвут их.

Воистину, бедняки возвысились и стали подобны Эннеаде, ибо все тайны Судилища Тридцати[135] им раскрыты.

Воистину, превратилась Великая Судебная палата в проходной двор для всех. Бедняки как хотят разгуливают по ее покоям.

Воистину, дети знатных выброшены на улицу.

Мудрец подтвердит, что все это так; глупец будет все отрицать, ибо не понимает он, что творится, и все, что творится, кажется ему превосходным.

* * *

Вот что сказал Ипусер фараону, владыке земли.

Наставления писцу

I Поучения Хати, сына Дуауфа, Своему сыну Пепи

Хати, сын Дуауфа, плыл вверх по Нилу в столицу, чтобы отдать своего сына Пепи в «Дом обучения письму», дабы он обучался там вместе с сыновьями знатных людей искусству письма. И вот что говорил Хати своему сыну:

— Я видел побои, насмотрелся я на избитых! Обрати же свое сердце к книгам, ибо только они освобождают людей от повинностей — я это знаю. Нет ничего выше искусства письма! Кто постиг его, подобен рыбе в воде.

Загляни в конец книги «Египет». Там увидишь ты изречение, в котором сказано:

«Писец, имеющий место в столице, не узнает в ней бедности!»

Усвой эту мудрость, иначе ты раскаешься.

Я видел писцов, я знаю искусство письма, о котором сказано в той же книге:

«Возлюби письмо больше, чем родную мать. И будет благодать над тобою!»

Ибо искусство письма превыше любого другого. Ничто не сравнится с ним на земле.

Если с детства писец прилежен, все его приветствуют, все его посылают с важными поручениями, и уже никто не посмеет его призвать, чтобы надеть на него фартук ремесленника.

Я не видел, чтобы вот так посылали скульптора, я не видел, чтобы так посылали ювелира. Зато видел я, как трудится медник, склоняясь над пылающим горном. Руки его жестки, как кожа у крокодила, и смердит от него, как от рыбьих отбросов.

Еще хуже граверу, режущему по меди. Ему даже хуже, чем земледельцу. Поле его — из меди, мотыга его — резец. Земледелец хоть ночью свободен, а гравер кормится тем, что заработают его руки: поэтому он и ночью зажигает светильник и трудится.

Резчик по камню вечно ищет работу. Он готов резать даже по самому твердому камню. Когда он кончает свой труд, руки его обессилены, сам он измучен. В сумерках, когда он присаживается отдохнуть, колени его и спина пе разгибаются.

Брадобрей тоже трудится до позднего вечера. Он бродит из улицы в улицу и ищет, кого бы побрить. Истощает он силу рук своих, чтобы наполнить свой живот. Он подобен пчеле, поедающей плоды своего труда.

Торговец плывет вниз по Нилу в Дельту, чтобы повыгоднее продать свой товар. Утомляется он сверх всякой меры. Пьют кровь его комары.

Расскажу я тебе, как страдает строитель стен, что он чувствует, когда трудится на высоте под порывами ветра. Весь закутавшись, работает он, подвязанный к высеченным из камня лотосам. Когда стройка подходит к концу, руки его теряют всю силу, одежда его превращается в лохмотья. Кормят строителя только руки его. Умывается он лишь один раз в день. Не рассказать о его страданиях! Он один кормит всю семью. А детей его бьют и бьют.

Садовник вечно таскает тяжести. С утра поливает он овощи, к вечеру — виноградные лозы. Он трудится каждый день, но живот его все равно пуст.

У земледельца нет ничего, кроме одной повязки. Его голос грубее, чем карканье. Устает он так, что нельзя рассказать. Страшно ему, как в когтях у льва. Возвращается он домой к ночи, а его зовут и вновь принуждают работать.

Ткач не выходит из мастерской. Хуже ему, чем женщине. Ноги его подогнуты до подбородка, так что нечем ему дышать. Он дает подарки привратнику, чтобы тот позволил ему хоть взглянуть на свет.

Но тому, кто делает стрелы, еще хуже! Должен он выходить в пустыню. Нагружает он на осла все, что нужно для его работы, а сверх этого еще множество всякой клади. И отправляется он через поля по дороге. А когда возвращается он домой, ноги его разбиты.

Гонец, когда посылают его через пустыни, завещает заранее все свое добро своим детям. Ибо страшится он азиатов и львов. А когда возвращается он домой, ноги его разбиты.

Красильщик весь день разбирает крашеные холсты. Пальцы его смердят. Одежда его — омерзение!

Сапожнику еще хуже. Вечно он попрошайничает. От голода жует он кожу.

Прачка стирает на берегу реки, в которой кишат крокодилы. Беззащитны руки его. Занятие это небезопасное.

Но еще хуже птицелову. Когда ничего он не может поймать, приходится ему погружаться в реку и, сидя в воде, приманивать птиц.

Еще расскажу я тебе о рыбаке. Ему приходится хуже, чем всем остальным. Вечно он на реке, вечно он среди крокодилов! И никто не крикнет ему: «Смотри! Крокодил!» Страх его ослепляет.