Фантум 2013. Между землёй и небом - [71]

Я взялся за ручку, почувствовал покалывание в пальцах. Идентификация прошла успешно. «Откройся», – послал я импульс. И чемодан открылся.

На первый взгляд, всё было на месте. Ряды разноцветных ампул, пистолет для инъекций, и оно – Оружие. Такое же, как то, из которого убили Глорию. И которое может уничтожить Феликса.

Вообще, убить их непросто. Выстрел уничтожил почти половину тела Глории, но она жила ещё восемь часов. И даже могла бы спастись, если бы кто-то из них – лучше всего дуал – сумел бы войти в резонанс с её полем. У Феликса не должно быть шансов – нужна полная ликвидация, это около десятка попаданий в цель.

Но ведь нужно ещё и попасть. А это тоже задача не из простых.

После модификации и трёх лет бесконечных тренировок я чувствовал себя Суперменом среди людей. Но они не люди. Старенькому Просперо понадобилось несколько скупых движений, чтобы поставить (или посадить?) на место разбушевавшегося меня. Феликс мог бы меня одним взглядом по барной стойке размазать, если бы пожелал. Не пожелал. Пожалел? Играл в благородство? Ничего, это ему тоже зачтётся – я подогревал в себе злость. Подогревалась она плохо.

В любом случае, я могу драться с ним на равных – несколько инъекций, и вполне сойду за одного из них. Ненадолго, правда, и не без последствий. Но разве меня волнуют последствия?

Во второй половинке исповедальни стукнула дверца, и я резко захлопнул чемодан.

– Ты желаешь исповедаться, сын мой?

– Ну… я… ну, вообще-то да… – сказать про чемодан у меня язык не повернулся. А, может, и в самом деле пришло время очистить душу.

– Я слушаю тебя, сын мой.

– Падре, скажи: жажда мести – это грех?

– Это целое полчище грехов, – голос священника был негромким и спокойным, шуршал, как вода. – Здесь и ненависть к ближнему своему, и гордыня, и неверие… По какому праву один человек может брать на себя роль судии другого? Уверен ли ты, что ты много лучше того, кому собираешься мстить? Если столь сильны его прегрешения, то не лучше ли уповать на Господа, который сам воздаст каждому кару по делам его?

– Но если Господь не спешит карать?

– А откуда ты знаешь об этом, сын мой? Или ты утверждаешь, что тебе известен замысел Божий? Может, кара Господня уже свершилась и она гораздо страшнее той, которую ты способен придумать?

Свершилась, значит? Я вспомнил лицо Феликса. Не ту шутовскую маску, а то настоящее, что я успел заметить за минуту до его ухода.

– Падре, ты говоришь о мести вообще или ты что-то знаешь про мою месть?

– Лушенька рассказала мне о тебе… – сказал отец Пётр после небольшой паузы. – И о Феликсе. И я скажу тебе, сын мой, – не губи свою душу местью. Тебе не заставить его страдать больше, чем он страдает сейчас…

– К чёрту его страдания! Не хочу об этом знать! – разозлился я, забыв о том, где нахожусь. – И вообще, они не люди! Разве может служитель Бога поддерживать таких чудовищ, как они?

Я осёкся. Они – чудовища. Глория – чудовище? Бред, просто бред! Но… Я лучше других знал, что они могут сделать. И что они делали… А впрочем, разве они совершали что-то такое, чего не совершали бы обычные люди? Кого же считать чудовищем?

– Я знаю, кто они, – голос священника был усталым. – И сам не раз спрашивал себя: правильно ли я поступаю, давая их душам приют? Тем более большинство из них не нуждается в этом приюте – в этом они так похожи на людей. Всё же думаю, я прав: путь к Господу открыт для каждого, кто хочет идти. Пусть и они идут с миром. И ты иди с миром. Научись прощать, Дэвид. Не позволяй маске ненависти прирасти к своей душе. Не ради Феликса – ради самого себя. Иначе как обрести тебе покой?

Прощать… Я заставил себя вспомнить умирающую Глорию.

– Я не могу простить его…

– Нет, ты не хочешь… – из-за перегородки раздался тяжёлый вздох. – Не хочешь, а это ещё хуже.

* * *

На парковой скамейке напротив церкви сидела Эль, держа на коленях маленький красный чемоданчик. Увидела меня, замахала рукой.

– Эй, Дэвид, ты нашёл свои вещички?

– Как видишь, – я присел рядом с ней.

– Как славненько! А чего ты такой грустный? Тебя кто-то обидел?

Она смотрела на меня, как на потерявшегося щенка, и мне стало не по себе.

– Да нет. Всё в порядке.

– Вот и хорошо! Тогда давай возьмём по мороженке? Вон там стоит автомат. Я люблю клубничное, а ты?

– Мне всё равно.

Монета звякнула, проваливаясь в щель автомата, и в руки мне выскользнули два вафельных рожка.

– Ой, спасибочки! Какой ты миленький, Дэвид! – Эль захлопала в ладоши, а потом быстро чмокнула меня в щёку.

Упс! – это ещё что за дела такие?! Но всё же… Да, это было приятно… Словно возвращение в далёкое детство. Девочка-соседка с длинными косами, такой же быстрый поцелуй в висок над учебником математики, робкое пожатие руки под партой… Это было? Со мной? Неужели у меня была жизнь до Глории? Были другие радости и другие огорчения? Я совсем забыл об этом. Впрочем, Эль – не девочка из моего детства. Прямо говоря, она вообще не девочка.

– Эль, что такое маска? – спросил я.

Она не удивилась, откусила мороженое, причмокнула.

– Вкусненько! Посмотри сюда, Дэвид. Это, – она лизнула сливочно-клубничную массу, – Сущность. А это, – отгрызла кусок вафельного стаканчика, – Маска. А всё вместе такое вкусненькое!