Фантум 2013. Между землёй и небом - [70]

Муха, жужжа, опустилась на мой стакан. Больше не было никаких звуков.

– Как трогательно, аж за душу берёт, – сказал наконец незнакомец. Тон был насмешливым, но лицо – серьёзным. – И что же теперь? Ты хочешь отомстить за загубленную жизнь своей возлюбленной, не так ли, детка?

– А если и так? Я поклялся найти его. И ищу уже пять лет.

– И что ты будешь делать, когда найдешь?

– Не знаю… Я правда не знаю, что мне теперь делать с тобой, Феликс.

Мы смотрели друг на друга, высовываясь каждый из-за своей маски. Безмолвный диалог, которого я ждал пять лет.

Феликс поднялся.

– Когда решишь, что хочешь сделать, – приходи, я буду ждать. В ратуше. До восхода солнца. И оружие своё не забудь. Оно там, где страждущие ищут утешения.

Он направился к выходу.

– Стой, Феликс!

Он, не обернувшись, махнул мне рукой и вышел. Я пытался подняться, но вместо этого вплеснул в себя бренди.

– Молодой господин позволит дать ему совет? – Старик-бармен прошаркал мимо меня. – Не лучше ли оставить здесь весь свой багаж – чемодан и воспоминания – и уехать? Пусть мёртвые будут с мёртвыми, а живые – с живыми.

– Ты так боишься за своего босса, дедуля?

– Дурак ты, Дэвид, – ответил старик без обычного дребезжания. – Я просто не хочу, чтобы два человека, которых Глория любила, покончили с собой из-за неё. Ей бы это не понравилось.

– Ты знал Глорию? – Я резко вскочил на ноги.

– Молодой господин желает выпить? – Старикан опять надел свою маску. – Водка? Виски?

– Я спрашиваю: ты знал её? Отвечай!

– Могу смешать коктейль, если молодому господину будет уго…

Злость, ненависть, ярость. Удар получился сам собой. Или не получился – старик перехватил мою руку, сжал, словно тисками, лёгким толчком в грудь усадил обратно на стул.

– Ай, молодой господин, кто ж это вас научил на немощных-то замахиваться?

– Дай боже мне такой же немощи, – я потёр запястье. – Снял бы ты маску, дедушка? Не надоело ещё?

– Скоро уже, молодой господин. Праздник сегодня будет – тогда и сниму, как положено. А пока, на-ка, выпей. Это из моих личных запасов.

Он протянул мне искрящийся на солнце бокал. Я осушил его залпом – спиртное приятно обожгло внутренности.

– И что теперь? – сказал я больше сам себе, чем кому бы то ни было. – Я пять лет жил только ради этой встречи. А теперь встретились – и что же мне делать?

– Закусывать, – ответил старик и поставил передо мной тарелку с бифштексом.

* * *

Когда я вышел из салуна, голова была ясной. Весьма странно, если знать сколько я выпил. Старый бармен – его звали Просперо, это немногое, что я твёрдо помнил из нашего с ним разговора – познакомил меня со всеми достопримечательностями своего бара, начиная от «шедевров местных пивоварен» и заканчивая экзотическим коктейлем «Три лягушки», от которого я основательно позеленел и едва не заквакал. И это было хорошо. Хорошо мне было. Забыть про всё на свете, упасть носом в салат, и баиньки: мало человеку надо для счастья. Ну, хотя бы для иллюзии счастья. Но даже это оказалось мне недоступным.

– Кажется, молодому господину пора протрезветь, – вкрадчиво сказал старик Просперо.

Я и протрезвел. Стоял я, совершенно трезвый, на городской площади: сзади салун, прямо ратуша, справа парк, слева церковь – и слушал перезвон церковных колоколов.

Бом-бом.

Это не жилой дом и не улица.

Бом-бом.

Место, где собирается много людей.

Бом-бом.

Где поют самые чистые голоса.

Бом-бом.

Где страждущие ищут успокоения.

Ну да, конечно. Где же ему ещё быть, моему чемодану? Я усмехнулся и пошёл к церкви.

Внутри было пусто – мне сперва показалось, что вообще никого нет. Но потом я увидел девушку, склонившуюся перед образом Божьей Матери. Нехорошо мешать чужой молитве. Я хотел выйти из церкви, но девушка уже поднялась с колен, улыбнулась мне.

– Вечер добрый. Отец Пётр скоро будет. Ты исповедаться пришёл? – Она была худенькая, хрупкая, как подросток, но её голос был резкий, хрипловатый, словно прокуренный.

– Нет, я за чемоданом… – Глупо, конечно, но что поделаешь, если это правда.

Она не удивилась.

– А, так ты Дэвид? Я – Лукреция, – она протянула мне руку для крепкого мужского пожатия. На запястье у неё была татуировка – половинка солнца, якорь и буквы кириллицы: ЛУША. – Ох уж этот Феликс! Превратить дом Божий в камеру хранения! Совсем стыд потерял, спаси, Господи, его душу.

Она перекрестилась. Набожная девушка, однако. Или не набожная? Или не девушка? Или просто у меня паранойя?

– Так ты знаешь, где мой чемодан?

– Конечно, – Лукреция кивнула. – Он в исповедальне. Можешь забрать.

– Спасибо.

– Не за что. Я буду молиться о тебе.

Вот даже как… Я пошёл было в сторону исповедальни, но остановился.

– Лукреция, ты знаешь, зачем я здесь?

– Да, – ответила она просто, не отводя взгляда.

– И всё же будешь обо мне молиться?

– Но ведь тебе это нужно, разве не так?

– Помолись-ка лучше за своего Феликса! – сказал я в сердцах.

Она улыбнулась.

– Вы с ним так похожи… Словно одинаковые маски надели. Надеюсь, Господь вразумит вас. Обоих.

Похожи, значит? У меня все слова застряли в горле от возмущения. А когда способность говорить вернулась, то сказать уже было нечего. И некому – Лукреция ушла.

Снаружи чемодан был цел и невредим. А внутри? По идее, мой чемодан никто, кроме меня, не может открыть. Впрочем, по той же самой идее, мой чемодан никто, кроме меня, и поднять не мог, не говоря о том, чтобы утащить. Однако ж, вот, подняли, утащили…