Фантомный бес - [28]

На прощание «старец» сказал:

— Останемся друзьями… И с твоим Треповым останусь другом, если не будет трогать моих друзей. Если же тронет, то уеду в Покровское, а «мама» его прогонит, а меня назад позовет. Ну, давай еще по стакану и разойдемся. Ты все же хороший.

Мосолов поехал к Трепову и рассказал, как было. «Плохо!» — прошептал премьер. Все, что он предвидел, стало сбываться. Николай указа не прислал. Протопопов, властный и предельно неумный, остался министром внутренних дел. Где можно было напутать — он напутал, где можно было разрушить — разрушил. Действия кабинета были парализованы. В этой обстановке Трепов пару месяцев спустя вынужден был сдать свою должность князю Николаю Голицыну, за которого горячо ратовала царица. Князь Николай был человеком мягким и милым, но без малейших качеств государственного деятеля. Что делать, он не знал. И предпочел не делать ничего. Окончательный провал России начался.

А Мосолов вспомнил другую часть разговора с Распутиным, которой поначалу не придал значения. Вспомнил и вздрогнул.

Распутин заговорил о войне, не о текущей, а о будущей, которая будет страшнее.

— Они сбросят бомбы. С аэроплана. Страшенные.

— Кто они?

— Говорю тебе, сбросят, — зло сказал Распутин.

— Ну хорошо. А где? И на кого?

— Ранее таких не бывало. Черные, округлые. На бегемота похожие. И желтые полоски, на манер осы. В них дьявол сидит. Тесно ему там.

— Где это будет?

— Вижу дымные клубы и огонь страшный. И люди горят.

— Скажи же, где?

— У японцев, кажись.

— У японцев?

— Да. Достанется им. Намахались они мечами своими. Вояки! А толку?

— Когда же это случится?

— Точно не скажу. Вижу, как мечутся. А еще воздух чувствую — жесткий, колючий. Насквозь людей прошивает.

— Воздух?

— Похоже на воздух. В Сибирских рудниках такой бывает. Сам невидимый. Но колючий… жуть! Я чую.

— Да, Григорий Ефимович, фантазия у тебя знатная!

— Как ты сказал? А я и пострашнее вижу. Што японцы? Тут меня убьют. — В зрачках его на мгновение сверкнули точечные жуткие огоньки.

— Брось, Григорий Ефимыч, кто тебя убьет? У кого рука поднимется?

— Найдутся! И довольно скоро, видать. До нового года едва ли дотяну. Потом «папу» убьют. И «маму», и детей. И Расеюшка кончится.

Огни в его глазах погасли. Он взглянул на генерала горестно. Взгляд его, обычно пронзительный, заволокло какой-то желтой пеленой.

— И что же делать?

— Что? — Он усмехнулся тяжело, недобро, и вдруг глаза его сквозь мутную пленку полыхнули чем-то диким, страшным. Словно черные искры из них выскочили. — Что? Молиться. Ничего нам более не дано.

Он налил полный стакан вина и залпом выпил.

Обед у старого повара

Заканчивался сентябрь 1917 года. Семейство Бенкендорфов пряталось от революции в Янеде, своем поместье в Эстляндии. Иван Александрович был в растерянности и все откладывал отъезд в столицу. Мура долго вынести деревенской жизни не смогла. Ей не терпелось отправиться в Петроград — прежде всего проверить и уберечь прекрасную их квартиру. Иван отговаривал ее, но она, упрямая, к концу осени сбежала. Когда они прощались, она как-то излишне поспешно поцеловала его. В ту секунду что-то дрогнуло в ее душе. Но она сама придавила в себе это чувство. Ведь она сильная женщина! Да и время ли разводить сантименты?

Она попала в город, где еще витала слава Керенского. И хотя хлеба стало еще меньше и был он сырой, больше похожий на оконную замазку, а солдаты осмелели и перестали отдавать честь офицерам, еще слышались кругом фразы о войне до победного конца. Еще маршировали красавцы юнкера, и лица их были вдохновенны.

Созыв Учредительного собрания был первоочередной задачей Временного правительства. Потому-то, кстати, оно и называлось Временным — создать парламент и уйти в небытие. Но оно медлило с этим созывом (словно бы не торопясь расставаться с властью, «уходить в небытие»). Это оказалось трагической ошибкой. Группа политических бандитов, вооруженных мутной идеей «диктатуры пролетариата», поздней осенью смела их, словно пылинку сдула. Но не было еще к тому моменту народного собрания как признанной второй силы, которая могла бы их защитить.

Ленин (фанатичный сторонник идеи исторического насилия) выкинул лозунг «Превратить войну империалистическую в войну гражданскую!». Он знал, что хаос и разор войны всех против всех — это прямой путь к захвату власти. И народ не сразу поймет, кто сел ему на шею. Впрочем, сам Ленин продолжает прятаться (вместе с Григорием Зиновьевым) в шалаше. Не то чтобы он был трусоват, но лучше быть подальше от властных сил Временного правительства. В Петрограде переворот готовит другой человек — председатель Петросовета Лев Троцкий. Он проще, смелее, он человек прямого действия. Тремя пламенными речами за три дня он не просто разложил петроградский гарнизон, он склонил его на сторону большевиков.

Большой зал переполнен. Троцкий выходит на сцену. Голос у него звонкий. Или даже зычный: «Советская власть уничтожит окопную страду. Она даст землю и уврачует внутреннюю разруху. Советская власть отдаст все, что есть в стране, бедноте и окопникам. У тебя, буржуй, две шубы — отдай одну солдату. У тебя есть теплые сапоги? Посиди дома. Твои сапоги нужны рабочему».