Фантастика и Детективы, 2014 № 05 (17) - [26]

Настало время расплачиваться перед собственным же телом за трёхдневный переход. Угасшая было боль в руке вспыхнула с новой силой. Ставшие вдруг непослушными, как в дурном сне, ноги подкосились, и Далит ничком упала в грязь.

Она подняла голову. Проклятый мираж и не думал рассеиваться. Наоборот, стал казаться таким реальным — вплоть до щербин и трещин на бетонных плитах…

Она поползла — если это можно было так назвать. Пальцы здоровой руки впивались в стебли травы, подтягивая за собой онемевшее тело. Не было ни мыслей, ни страха, ни времени…

Ладонь бессильно скользнула по бетону, оставляя красные расплывающиеся разводы.

Камера, закреплённая на стене, с шипением развернулась. Встревожено замигал красный огонёк.

Рина, кусая губы, всматривалась в картинку, застывшую на мониторе. Ну почему именно ей так не повезло? Третий день стажировки — и вот, пожалуйста…

— Кира? — робко позвала она. Естественно, никто не ответил. Сменщица дрыхла в подсобке.

Придётся самой.

— Э-э… Адони Даят… к вам можно? У нас, к-кажется, п-попытка проникновения за периметр. Я т-точно не уверена, но…

— Камера? — спросил он, не оборачиваясь.

— П-пятьсот восемьдесят. Да-да, вот, видите? Старуха какая-то жуткая. Откуда только она…

Он спокойно — будто и не было нештатной ситуации! — смотрел на подёрнутый помехами экран.

— Адони Даят, так что делать-то? — жалобно окликнула его Рина. — Активировать систему защиты?

Он молчал.

Проверяет, поняла Рина. Хочет узнать, как бы среагировал диспетчер. Ну что ж…

— Это диверсия, — шумно выдохнула она. — Я вызываю дежурный отряд для уничтожения цели. Да?

— Дура, — Даят, обернувшись, смерил её безразличным взглядом красных слезящихся глаз. — Протокол десять.

— П-понятно, адони…

13

Кружилась голова — от лекарств, от пряного аромата цветов. От того, что всё это оказалось правдой.

По ровным аллеям, соединяющим приземистые белоснежные корпуса, бродили они. Те, кого показывали в агитационных роликах. Те, чьи лица ещё четверть века назад глядели на Далит со страниц учебника истории.

Конечно, детям здесь делать было нечего. Слишком рваными, неуверенными были движения воскрешённых — как будто тело лучше разума понимало неотвратимость смерти. Слишком много безразличия было в этих глазах, словно пылью присыпанных.

Стыдный рай. Большего мы не заслужили.

— Присядем? — полковник указал Далит на лавочку.

Напротив, прямо на мраморных плитах аллеи, какой-то парень строил карточный домик. Далит даже смотреть было страшно на эту неустойчивую, симметричную, безжизненную, но всё же красоту — вдруг рухнет? Но создатель и не шелохнулся, когда они прошли мимо.

— Итак, геверет Харэль, вы видите: Санкторий существует. И сейчас вы спросите, как всё это работает. А я вам честно отвечу, что не знаю. Это действительно святая земля. Мы пробовали вывозить воскрешённых отсюда — они и часа не проживают. А здесь смерти нет.

Порыв ветра подхватил карты. Закружил тонкие прямоугольники, разбросал чёрно-красным узором по аллее. Далит, вздрогнув, обернулась. Парень спокойно, неторопливо потянулся за картой и вновь начал выстраивать нестойкое основание домика.

У него же вечность впереди, поняла Далит. Что ему какие-то полдня…

— Теперь вы понимаете, что лежит на весах? — старался полковник. — Жизнь наших героев. Они и есть наша Родина. И ради них я, вот лично я, буду защищать это место до последнего патрона. Но вы, геверет Харэль, можете быть намного полезнее…

Вот, значит, как они это делают. Сейчас он будет длинно и цветисто расписывать, какой опасности подвергается Санкторий со стороны местных. Как важны своевременные поставки боевого мяса. Нет, конечно, надо кивнуть. Присягнуть на верность. Этот дурак в форме всерьёз верит, что она, Далит, станет помогать им в вербовке. Осознает, насколько важно поддержание жизнедеятельности мертвецов. Ну и пусть верит. Лишь бы выбраться отсюда на Бейт-Джалу.

Камера накрылась. Это жаль. Но теперь-то она сможет пройти любой допрос, любую проверку на полиграфе. Рассказать всем, что эта война — ради нескольких сотен живых трупов, которых нельзя сгонять с насиженных мест. Люди увидят и отрекутся. И закончится этот полувековой кошмар…

— Что ж, геверет, мне пора, — полковник тяжело поднялся со скамьи. — Вам тут и без меня есть с кем поговорить.

Далит подняла глаза.

Её дочь, её девочка — стояла в двух шагах.

Живая.

Элька.

Перехватило дыхание. Далит вскочила на ноги, шагнула было вперёд — обнять, прижать к себе, гладить по непутёвой стриженой голове, — и замерла.

Яэль смотрела как будто сквозь неё — странным, мутным, лихорадочным взглядом. Нелепый шарфик на шее — отчего-то до дрожи ясно представилось, что под ним. И запах этот — ландышевый, страшный…

А она стояла и ждала. И улыбалась.

— Геверет Харэль, — откуда-то из невероятного далёка донёсся торжественный голос полковника. — Вы видите: Родина чиста перед вами. Мы вернули вам дочь.

Вернули? Они называют это — ладно скроенное да крепко сшитое — вернули дочь?

— Яэль жива. И длить её жизнь в этом святом месте мы можем сколь угодно долго. Но есть одна проблема…

Это всё равно, что она дышит и улыбается. Это всё обман, морок. Она — мёртвая. Мёртвая.