Фантастика 2009. Выпуск 1 - [13]

А дальше... А дальше, собственно, ничего и не было.

Звучно хлопнула дверь подъезда.

Саша и Ариша отделились друг от друга, спешно приняли благопристойный вид и даже шепотом прикинули, как будет выглядеть разговор с загулявшим допоздна жильцом. «Ну, хоть не нагишом...»

Хвала древним богам, тревога оказалась ложной – сквозняк.

Однако вместо того, чтобы обрадоваться нежданному избавлению, оба помрачнели – сквозь наркотическое марево волшебства на миг проступили контуры реальности.

– Можно я закурю? – спросила Ариша и, не дожидаясь Сашиного дозволения, полезла за сигаретами.

– Знаешь, я когда-то, еще до армии, у-шу занимался. По всем видеосалонам сигали эти малорослики-джекичаны, хотелось приобщиться. Наш тренер, советский кореец Валера, он вообще любил нас поучить, рассказывал, как должен жить благородный муж, практикующий у-шу. Помню, концепция называлась Золотая Нить. Во время медитации, а перед каждой тренировкой наша группа медитировала минут по десять обязательно, мы должны были представить себе такую нить, которая пронизывает каждый наш день, неделю за неделей, как бы слой за слоем. Тренер учил: нужно сначала представить себе, как ты вдеваешь эту нить в длинную цыганскую иглу и начинаешь прокалывать ею странички своего внутреннего календаря, день за днем, а нитка следом... Да... Так вот иногда, во время особо значительных событий, ну там достиг горизонта, душа что-то важное поняла, сбылась мечта... ну, ты понимаешь, эта нить из обычной становится золотой. А потом, если совершил подлость или просто набухался не там и не с теми, опять становится засаленной ниткой... Надобно жить так, учил наш тренер Валера Пак, чтобы этой золотой нитью было пронизано как можно больше дней. В пределе – вообще все. Не в плане каждый день выигрывать в лотерею, а в плане внутреннего содержания. Маленьких побед над собой, или, знаешь, радость первого снега, девушку красивую увидел на лошади, сложил стихотворение... Говорил, важно само это чувство, что все ваши «я», которые воскресают с пробуждением и умирают с засыпанием, – они едины, их скрепляет эта нить...

– Ясно, – зевнула в кулак Ариша.

– Так вот у меня такое чувство, причем уже давно, что нить-то пронизывает, куда она денется, но она золотой уже сто лет не бывала. Что она сделана из говна.

Ариша моргала как будто спросонья – это дымок попал в глаза.

– А у меня иногда еще хуже чувство, Саша. Что нити вообще никакой нет. И что «я-вчерашняя» похожа на «я-сегодняшнюю» только тем, что ни то, ни другое – не я.

После этих слов Саша привлек ее к себе и они целовались вновь, еще, пожалуй, дольше, но уже как бы прощаясь и одновременно тщась притупить неутолимую боль расставания. И оба ощущали – в губах, в кончиках пальцев сосредоточилось то, что зовется душою. Лишь по скудоумию, думалось Саше, природа наделила людей всем остальным, не ограничившись действительно важным.

Выходя из подъезда, Саша не чувствовал ни раскаяния, какое положено чувствовать мужьям, изменяющим беременным женам, ни приятной легкости, которая так хорошо знакома изменяющим мужьям, ни телесной тяжести, которая гнетет мужей, лишь наполовину, не до конца, изменивших.

Он был благодарен Арише за то, что она «это все начала». Он и сам секунду спустя начал бы.

Им владело настоящее священное безмыслие.

Они шагали уже минут десять, сохраняя кроткое, благодарное молчание, которое по сути было еще продолжением того деятельного молчания в подъезде, когда в Сашину голову забрела первая, такая же тихоходная, как они с Аришей, мысль:

«Вот пошел бы хоронить с мужиком, обязательно бы напился...»

Они стояли у шоссе.

Сначала Ариша голосовала каждой проезжающей машине. Никто не останавливался – проносились, как реактивные истребители, оставляя между колесами разделительную.

Потом Ариша голосовать перестала – они все так же настойчиво брели сквозь ночь, как какие-нибудь полярники. «Командир экспедиции товарищ Арина и ее верная, метр девяносто, служебная псина», – сочинил Саша.

Ослепительно искря в свете фонарей, неслись наискось к земле хвостатые сюрреалистичные снежные хлопья, похожие на лилипутских осьминожек, какие продаются в секции рыбы и морепродуктов.

Чернобурая ушанка Ариши, ее длинная, брови закрывающая челка, лохматый воротник были белыми-белыми.

Она выглядела невыносимо привлекательной и в то же время совсем недоступной. И Саше хотелось одновременно и повалить ее в сугроб, чтобы до утра мучить поцелуями, и в бессилии повалиться на снег перед ней, как египтяне ложились на колючий песок перед своими продолговатыми идолицами, чтобы потом лежать, внимая (или внемля?).

Саше вспомнилось, что подобную естественно-противоестественную гамму чувств он в последний раз испытывал, когда в армии на Новый Год в их часть приехали из города Дед Мороз и Снегурочка.

Рядовые, рассевшись по стульям-шатунам вдоль стен спортивного зала, во все глаза смотрели на завозную диву в белых, расшитых искусственным жемчугом сапожках и островерхом картонном кокошнике. Писклявым девчачьим голосом она читала со сцены поздравления от горсовета, тревожно косясь на баскетбольную корзину – ее истрепанные вервии она во время декламаций Деда Мороза украдкой трогала, вытянув руку.