Фантастические поэмы и сказки - [7]

Шрифт
Интервал

Сеня,
            вот и явь!
Вот и чайник
                  паром задран,
медью засияв.
Вот у примуса
                  мамаша,
снегом
          двор одет,
и яичницы
               ромашка
на сковороде.
И звенит,
            звенит будильник,
и мяучит кот:
— Ты сегодня
                      именинник,
Двадцать Первый Год! —
Видит Сеня —
                  та же сырость
в комнатной тиши,
видит Сеня:
                — Я же вырос,
я же стал большим.
Все на том же,
                        том же месте,
только я
              не тот,
стукнул мой
                     красноармейский
Двадцать Первый Год. —
Сказка ложь,
                      и ночь туманна,
ясен
          ствол ружья…
— Ну, пора!
                      В дорогу, мама,
сына снаряжай!
Поцелуй
             бойца Семена
в моложавый ус,
положи
           в кошель ременный
хлеба
          теплый кус.
В хлопьях,
               в светлом снежном блеске —
ухожу в поход,
в молодой,
                 красноармейский
Двадцать Первый Год!

ЗОЛУШКА (1934)

Глава первая
           Золушка была бедна,
           Золушка жила одна,
           корка на воде горька…
           Мачеха была карга,
           отчим — скупой и злой.
           Золушка была бледна,
           платьице из рядна,
           выпачканное золой.
Золушкины сестры сводные
жили веселые, жили свободные.
Вороными качали челками,
шили платья — пчелиный пух,
и на плечиках плюшем шелковым
лопухом раздувался пуф.
           А у Золушки
           ни ниточки,
           ни кутка, ни лоскутка,
           из протертого в сито ситчика
           светит яблоко локотка.
Ничего,
кроме глаз тепло-карих да рук,
ни кольца, ни серьги даровой,
ни иголки заштопать дыру,
ни чулка, хотя бы с дырой!
           Ничего у нее:
           ни червонца в платке,
           ничегосподи нет в ларце,
           ничевоблы у ней в лотке,
           ничевоспинки на лице…
Только золото тянется вдоль ушка,
из сиянья плетеное кружевце…
На дорогу выходит Золушка,
кличет уток — и утки слушаются.
Воробьи по-немецки кричат: «Цурюк!» —
и находками мелкими делятся,
черный уголь от ласк Замарашкиных рук
самородком горящим делается.
           И в саду на шесте
           деревянный ларец,
           и в ларце
           чистит клюв
           оловянный скворец.
Он личинок ловец, говорун и певец
и недолго живет на шесте, на гвозде;
как махнет за моря Замарашкин скворец,
навезет новостей, новостей, новостей!
Нарасскажет того, чего глаз не видал:
где какая земля, где какая вода…
Размечтается Зойка над жестью ведра,
и слезинка у карего глаза видна.
А из комнат высоких доносится зов,
будто грохнулась об пол вьюшка:
— Да огло… да оглохла ты, что ли, Зо-о…
запропастилась, дрянь… лу-ушка!
           У шкафа дубовосводчатого,
           у зеркала семистворчатого
           примеряют сестры лифчики,
           мажут кремами свои личики.
И, как шуба, распахнут тяжелый шкаф,
где качаются платья-весы,
сестры злятся и топают:
— Золушка!
Шпильку дай, булавку неси!
Положи на личико
ланолинчика!
Входит отчим,
осанистый очень,
в сюртуке — английский товар,
он усами усат,
любит волос кусать —
черновязкий фиксатуар.
Отчим шубу берет из дубовых берлог,
и перчатками лапищи сужены,
раззвенелся на белом жилете брелок,
на жене — разблестелись жемчужины.
           А у Золушки
           ни корсажа,
           ни цветка в волосах,
           только траурным крепом сажа
           по лицу — к полосе полоса.
Глянет мачеха — сразу в пятки душа
(провинилась, ну что ж, прибей-ка!).
Ущипнула за щеку подкидыша:
— Тоже хочешь на бал,
плебейка!
Ну, чего засмотрелась? —
Зубов перебор
клавиатурой на падчерицу:
— Марш на сундук, пшла в коридор.
Осторожно,
можно запачкаться…
Разбери, говорит, чечевицы мешок!
И пошла, волоча оплывающий шелк,
сестры, плюшем шурша, отчим, палкой стуча…
Стеариновым шлейфом оплывает свеча.
Глава вторая
Налетела копоть на волос,
           тень
           у щек,
а зерна и не убавилось —
           туг
           мешок.
Чечевицы — небо звездное,
           в миске —
           горсть,
прилетает ночью позднею
           птица —
           гость.
Тонкой струйкою крутится копоть свечи,
Замарашка устала — на корточках…
А скворец со двора осторожно стучит
коготком в кухонную форточку.
Он летал высоко в облаках дождевых
и обратно — дорогой привычной…
— Что за новости, скворка? — А он:
— Чив-чивик! —
Голосок у него чечевичный.
Не видала Золушка ничего:
ни сияющих гор, ни воды ключевой —
ничего! —
ничевод ключевых, ничеволков лесных,
ничевоздуха дальних морей,
ничевольности,
ничеВолхова,
ничевольтовых дуг фонарей!
           Он к Золушке никнет,
           садится на руку,
           крылами повиснув,
           головой ведет,
           то флюгером скрипнет,
           то мельницей стукнет,
           то иволгой свистнет,
           то речь заведет.
           Картавит ласково
           гортань скворца:
           — Я летал до царского
           дворца,
           да не встретил царь
           скворца.
           Кипарис густой
           в синь воздуха —
           это будет твой
           дом отдыха!
— Ты придумаешь, скворец,
сказки-странности,
от рассказа в горле резь,
сердце ранится…
           — Я крылом лавировал,
           видел
           над страной

Еще от автора Семён Исаакович Кирсанов
Эти летние дожди...

«Про Кирсанова была такая эпиграмма: „У Кирсанова три качества: трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество“. Эпиграмма хлесткая и частично правильная, но в ней забывается и четвертое качество Кирсанова — его несомненная талантливость. Его поиски стихотворной формы, ассонансные способы рифмовки были впоследствии развиты поэтами, пришедшими в 50-60-е, а затем и другими поэтами, помоложе. Поэтика Кирсанова циркового происхождения — это вольтижировка, жонгляж, фейерверк; Он называл себя „садовником садов языка“ и „циркачом стиха“.


Гражданская лирика и поэмы

В третий том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли его гражданские лирические стихи и поэмы, написанные в 1923–1970 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.


Искания

«Мое неизбранное» – могла бы называться эта книга. Но если бы она так называлась – это объясняло бы только судьбу собранных в ней вещей. И верно: публикуемые здесь стихотворения и поэмы либо изданы были один раз, либо печатаются впервые, хотя написаны давно. Почему? Да главным образом потому, что меня всегда увлекало желание быть на гребне событий, и пропуск в «избранное» получали вещи, которые мне казались наиболее своевременными. Но часто и потому, что поиски нового слова в поэзии считались в некие годы не к лицу поэту.


Лирические произведения

В первый том собрания сочинений старейшего советского поэта С. И. Кирсанова вошли его лирические произведения — стихотворения и поэмы, — написанные в 1923–1972 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые расположены в хронологическом порядке.Для настоящего издания автор заново просмотрел тексты своих произведений.Тому предпослана вступительная статья о поэзии Семена Кирсанова, написанная литературоведом И. Гринбергом.


Последний современник

Фантастическая поэма «Последний современник» Семена Кирсанова написана в 1928-1929 гг. и была издана лишь единожды – в 1930 году. Обложка А. Родченко.https://ruslit.traumlibrary.net.


Поэтические поиски и произведения последних лет

В четвертый том Собрания сочинений Семена Кирсанова (1906–1972) вошли его ранние стихи, а также произведения, написанные в последние годы жизни поэта.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.