Фантастические поэмы и сказки - [24]

                  в светелке,

        не похожей на наши,

     где воздух не домашний,

             а горный,

    около иголковой елки,

     где зеленые ежики, —

  долго собираются люди,

удивительно на нас похожие.

          Добрый вечер!

            Добрый век!

До бровей — поседелая шапка.

     Снега — охапка до век.

Щеки с холода — ну и алы же

        Лыжи поставьте,

        пьексы снимите

и подымайтесь греться наверх.

                  Тут

       растрещался камин

   в искрах искусственных дров.

Живые деревья лет сорок не рубят!

          Любят, что просто растут.

              Воздух здоров,

и исчезло древнее прозвище «дровосек».

             Заходите сюда,

                 Добрый век!

                        Дед

        примчался на авиасанках!

             Новогоднее наше —

                      хозяину!

          Молодая осанка

                у старика.

       Дать нельзя ему

               и сорока.

Над бровями одна вековая морщина.

                Звездою

      украшена елки вершина.

               Это дед —

    заслуженный деятель неба,

сиятельный труженик звезд —

      первый подвесил на эту

          зеленую гостью тайги

новооткрытую золотую планету.

     Помните старый обычай:

         вешать на ель

       нити медной фольги,

      клочья ватного снега,

       конфетные банты,

            шары из стекла,

пустые и ломкие комнатки смеха?

            Все это есть.

   Но выпала елке особая честь:

       ее украшают вещами

не покупными, не взятыми в долг.

     (Никому, ничего, ни за что

            не продается,

         а просто дается.)

    И гости на елку вешают то,

       что особенно людям

          в году удается.

       Здесь и в будень —

            душевная ширь:

              целый год

     люди делают людям,

              от души,

массу разнообразных подарков!

      то — одежда и обувь,

             дома и тома,

то — мосты с полукружьями арок,

        то — байдарки под ними,

   корабли с парусами цветными.

         Каждый — каждому

            строит подарки,

     не думая, кто их получит.

Просто ставят на видное место

                   чудеса

из железа, из шерсти, из теста,

            из чисел, из мыслей…

               Люди мыслят:

          «Какой бы получше,

         прочнее, душистей

выдумать, выковать, вышить

              в коммуне

             кому-нибудь

свой ежедневный подарок?»

                  То,

                что тут

       называется «труд», —

    как цветы подбирают любимым,

как поэт — потрясающий сердце повтор,

               Тут монтер

         собирает мотор,

            как впервые

человек создавал чудеса паровые.

              Хлеб пекут,

        будто скрипку свою

      мастерит Страдиварий.

  И с волнением лаборантка

   открывает формулу клетки,

как Эйнштейн уравненье миров.

            И зеленой богине

         на хвойные ветки —

              образцы

           ежедневных даров.

               А дом,

      где небом заведует дед,

              надет

        на наклонную мачту.

Дом похож на планету Сатурн.

               Ось

            в высоту.

       Кольцо для прогулок

       осыпано снежной пыльцой,

и рефлектор смотрится небу в лицо.

               Сотни

         новых домов

       выше облак высотных,

              и горы,

              и звезды,

              и сосны.

     Но это не город,

        скорее село

           на Оке.

         Хвойные чащи,

      лед, как стекло, на реке.

И хотя январь жесточайший, —

               невдалеке

    построено жаркое лето.

          Водная станция,

в полночь дневная от света.

      Жара из мороза устроена.

               Вот

      на скользких коньках

      веселая гонка несется

     в тридцать градусов стужи.

              И тут же

выходит пловчиха из летней воды

             загорать

       на кварцевом солнце.

      А рядом — океанский аквариум.

(Дети его называют «Кваквариум».)

          Там рыбы в юбочках балерин

            проявляют рыбьи талантики.

      И как избяные коньки

                или гриф

       отдельно от скрипки,

     колебля тюль перепончатых грив,

        стоя плывут морские коньки.

И лежат, как блины, плоскоспинные рыбки,

          присланные из Атлантики.

              И дальше —

         большой зоосад.

     Степные заросли для страусят,

               рыжая гну

      живет в своей собственной гриве.

Песчаная львица возится, рыская,

        но как-то добрей и игривей.

      Носится с кистью хвоста

             барсук-брадобрей.

И тут полуптица живет австралийская

              киви-киви,

     держа дождевого червя

            в полуклюве.

Подумайте — в де-ка-бре! —

             устроено это

великолепное высокогорное лето.

         За лесом стоят мастерские.

                     Внутри

         они не похожи на мастерские.

             И рябит из витрин

миллион непонятных для нас мелочей.

         Темнота исчерчена

геометрией миллиметровых лучей,

         и головастые черные вещи

      поворачиваются и качаются,

           как негативные снимки.

И работа вещей никогда не кончается.

      То ли трудятся тут невидимки,

               или люди оставили

                      копии глаз,

                     копии рук,

            чтобы сами доставили

              глубокие копи