Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли - [28]

— Один не болтайся, — сказал лейтенант. — Иди с людьми. Здесь многие с базара возвращаются. И по городу зря не броди. В лагерь заберут.

Салауддин лейтенанта в спортивном костюме послушал, но это его не спасло. В тот же день он попал в облаву.

— Понаехало козлов! — зло сказал армейский капитан, небрежно просмотрев документы Баймирова. — К отцу он едет! В спину нас стрелять он приехал! Господи, когда вся это дерьмо кончится? Мне на эти рожи уже смотреть тошно!

Вообще-то это был довольно вольный перевод капитанских слов. Действительную его речь, в которой нецензурных слов было вдвое больше обычных, Салауддин постеснялся бы воспроизвести, несмотря на то, что жил он в селе, а там нецензурный оборот был обыденным, как бутылка водки к обеду, и использовался обычно для связки слов и придания фразе красоты и крепости.

— А этого куда? — спросил небритый и загорелый солдатик в бронежилете, перетянутый «лифчиком» с оттопыривающимися карманами. Был бы солдатик без формы, его легко бы можно было принять за местного жителя с естественно вытекающими из этого негативными последствиями.

— На фильтрацию, — сказал капитан.

И Салауддин Баймиров поехал в лагерь, где путем регулярного взбалтывания задержанных масс контрразведка и оперативники милиции выделяли и отсеивали вредные примеси, которые мешали миру воцариться в республике.

10

Первые дни Салауддин наблюдал и приглядывался.

О том, что произошло с ним, он старался думать без особого раздражения. Понятное дело, люди к миру стремились, с бандитами боролись. А когда рубят лес, то всегда летят щепки. Вот он, Салауддин, такой щепкой и оказался. В конце концов, голодом не морят, палками не бьют, выслушали его, записали все, проверят и отпустят.

Размещался лагерь в когда-то колхозной, а теперь независимой кошаре, которая оказалась свободной от баранов. Впрочем, свободной ли?

Баранов, по наблюдению Салауддина, и в лагере хватало, а охраняли этих баранов не сторожевые псы, а самые настоящие волки. Из числа случайных людей в лагере было несколько настоящих террористов, которые держались обособленно и ночами вели разговоры о свободной Ичкерии. Салауддин их не понимал: как это, разговаривать о свободе за колючей проволокой? За колючей проволокой о свободе полагается только мечтать.

Лагерное начальство старательно делало вид, что никаких террористов у них нет, одни заблудшие души.

Этого Салауддин тоже не понимал, пока не объяснили ему, что лагерному начальству за то и доплачивают, чтобы не делили они задержанных на агнцев и козлищ.

Зато стукачи по лагерю ходили, не скрываясь, и ко всем лезли с разговорами по душам. Нет, Салауддин и их не осуждал, каждый в жизни устраивается, как может. И делает то, что может. Бедные люди, их даже жалеть надо было — сколько лет на земле прожили, а только и научились вещам, за которые, как Салауддин еще по школе помнил, морду били с детства и дразнили такими словами, что легче было удавиться, чем продолжать доносить.

Один такой и пристроился к Салауддину.

И так он был бескорыстен и ласков, так щедро делился с Салауддином колбасой, которую ему привозили родственники, что Баймирову захотелось в ответ сделать что-то приятное человеку. И он рассказал товарищу по неволе о контейнере с гранатометами «Муха», которые его двоюродный брат Шахрат однажды темной ночью привез к нему на точку. Салауддин даже нарисовал ему подробный план, где этот контейнер зарыт, и сказал, на какой он зарыт глубине.

Через неделю по косым взглядам избегающего его товарища и по уважительным взглядам оперативников Салауддин понял, что сообщение его досконально проверено. Это значило, что проблема, которая так мучила его в последние дни, благополучно решена — яма для нового отхожего места выкопана, а уж найти плотника, чтобы тот сколотил необходимый деревянный «скворечник», Эльза обязательно сумеет. И даже тот факт, что бывший товарищ перестал угощать его колбасой и давать сахар для чая, не слишком огорчал Салауддина.

Время от времени за задержанными в лагерь приезжали родственники. Глядя, как они радостно целуются и обнимают спавших на одном с ним настиле, Салауддин радовался за людей и одновременно чувствовал себя сиротой.

Вскоре ему уже стало казаться, что он будет сидеть в этом лагере вечно, и он пожалел, что барак не тюрьма. Любому понятно, что зимой будет дуть изо всех щелей, а в ненастные дни придется искать место, куда дождь не попадает.

Он даже обратился с заявлением к начальству, чтобы позволили ему бесплатно перекрыть крышу, и, разумеется, получил отказ. В чем причина, Салауддин не знал — может, у начальства необходимых стройматериалов не было под рукой, а скорее всего, не хотело начальство давать в руки потенциальному бандиту холодное оружие, даже если таковым являлся всего-навсего плотницкий топор.

В середине августа в барак зашел молодой сержант, значительно оглядел замолчавших боевиков, которые до его прихода яростно спорили о том, кто выиграет в ближайшую субботу — владикавказская «Алания» или московское «Торпедо», — и объявил:

— Баймиров! На выход! — сделав паузу, ободряюще добавил: — С вещами!