Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли - [22]

— Салауддин! — сказал тогда начальник. — Сдай оружие от греха подальше, я сам тебе добровольную выдачу оформлю.

И Салауддин Баймиров сдал ему все свое оружие, которое насчитывало восемь ножей разного размера, предназначенных для резки и разделки скота, два топора, которые вполне можно было использовать в ближнем бою, и старенькое ружье, с которым Баймиров изредка промышлял в охотничьи сезоны на местных озерах.

Начальник осмотрел этот арсенал и понял, что мыслей по захвату жителей районного центра в заложники, по примеру Первомайского и Буденновска, у Салауддина Баймирова никогда не возникало.

— Махан кушать будем? — робко спросил Салауддин. — Водку пить, а?

От махана районный начальник хотел отказаться по причине войны двух народов, но второе замечание его смутило. Как всякий оперативный работник милиции, он хорошо знал поговорку, гласившую: «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». И начальнику захотелось узнать, какие мысли живут в голове горца, живущего на территории его района, не вынашивает ли он все-таки черные замыслы против пригревшей его области.

— Водка, говоришь? — распустил он ремень на две дырочки. — Махан, говоришь?

И мановением руки отправил весь свой боевой отряд на все четыре стороны — только желтые с голубой полосой «уазики» по степным дорогам мелькнули.

Уже далеко за полночь над озером, к которому приткнулся хутор Салауддина, слышались отраженные водой голоса.

— Уезжай! — просил начальник районной милиции. — Уезжай, Салауддин! Я понимаю, ты мирный чечен, но ведь покою из-за тебя не дают. На каждом совещании пальцем тычут: у него в районе чечены спокойно живут. Как на войне живу, честное слово!

— Начальник, — слышался в ответ рассудительный голос с легким кавказским акцентом. — Ну, куда мне ехать? Здесь мой дом, здесь у меня хозяйство, я ведь чабан, а не герой. Ну поеду я в Чечню. Тебя же здесь местные беркуты заклюют — вот здесь, в этом самом районе будущий террорист жил, а начальник его отъезду даже не воспрепятствовал.

— Так что же мне делать, Салауддин? — пьяно заплакал начальник.

— Ничего не делай, — подумав, сказал Салауддин Баймиров. — Живи себе. Собаки лают, а ишаки идут. Живи себе, помни мой дом, приезжай отдохнуть, махан покушать. Сам приезжай и друзей привози.

3

Утром следующего за милицейским налетом дня молчаливая жена Салауддина Эльза накрывала на стол. Милицейский начальник, как почетный гость, все еще спал в доме на пуховой перине и среди пуховых подушек. Будить гостя невежливо, может подумать, что его торопятся выгнать из дома. Гость должен просыпаться сам.

— Мы уезжаем? — спросила Эльза, пряча глаза.

— Разве вайнах бросает свой дом? — удивился Салауддин. — Мы остаемся.

— Это хорошо, — вздохнула жена. — Тогда пойду кормить индюков. А ты поймай рыбы.

— Вай, Эльза, — недоверчиво просмотрел Салауддин на жену. — Зачем тебе рыба? Ты опять?

— Глупости, — сказала жена и провела ладонями по плоскому животу. — Просто рыбы захотелось. Давно не ела. Ты поймаешь рыбу?

— Свари картошки, — сказал Салауддин.

В сарае он нашел капроновый шнур и долго вспоминал, куда положил крючки, а когда наконец вспомнил, картошка была готова, и от чугунка во все стороны шел пар. Салауддин положил в сумку несколько еще дымящихся картофелин и спустился к озеру. Рыбачил он нехитрым способом: привязывал к капроновому шнуру крючок, сажал на него картофелину и забрасывал эту нехитрую снасть в воду, прикрепив другой конец к стволу стоящей у воды ветлы. Повторив эту нехитрую операцию несколько раз, Салауддин огляделся. Утро было в самом разгаре. Трещавшие всю ночь кузнечики устало замолкали, а вот стосковавшаяся за ночь по щебету птичья мелочь только начинала гомонить. В чистом голубом небе не было ни облачка, и две задержавшиеся летающие тарелочки, которых в Ленинском районе было великое множество, стыдливо заторопились домой, загадочно помигивая бортовыми огнями.

Салауддин поднялся к домам.

Сыновья уже были заняты делом, а у плетня, обмазанного старой глиной, нетерпеливо сигналил водитель «Волги», который приехал за районным начальником милиции, чтобы везти его в райцентр. Салауддина водитель знал и уважал. Баймиров тоже хорошо знал водителя Николая и тоже его уважал. Поэтому они немного постояли у машины и покурили, глядя, как к машине от дома идет сонный и пухлый начальник, который так торопился на работу, что даже не попил чаю.

— Ах, Салауддин, — страдальчески сказал начальник. — И чего я не на пенсии? Пойти бы на пенсию, поселиться вот на таком хуторке и стать от всех независимым! Что лучше-то?

Он тяжело залез в машину, но водителя Николая не торопил, не прерывал начатый до него перекур. Только пот с пухлого лица большим носовым платком вытирал.

Салауддин вежливо попрощался с обоими. За руку попрощался, хорошим пожатием. Если Басаев с Радуевым хотят прятаться в зеленке от русских солдат, то это их дело. Салауддин выращивал овец, а для этого не надо прятаться. Чабан не разбойник, чабан всегда живет с высоко поднятой головой. А начальника районной милиции Салауддину было жаль. Характер у начальника был такой, что о независимости он мог только мечтать. Есть такие люди — хотят независимости, а лезут в подчинение. А все из-за того, что им общество необходимо. Не мог начальник жить на хуторе, ему семьи и овец было мало, ему позарез требовалось чье-то уважение, поэтому о независимости начальник районной милиции мог только мечтать.