Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли - [21]

Когда родился Салауддин, в семье была большая радость — мужчина родился! Живой еще к тому времени прадед посадил голенького Салауддина между фамильным кинжалом и козленком. При виде холодного безжалостного лезвия маленький Салауддин обкакался и испуганно спрятался за козленка. Прадед, долгое время резавший гяуров в отрядах Шамиля, презрительно махнул рукой и отвернулся. Таким образом, дальнейшая участь Салауддина была решена, и разбойничать на горных тропах вокруг Терека или в казахстанских степях ему не пришлось.

Салауддин Баймиров начал выращивать скот. Ничего предосудительного в этом не было. Одни скот выращивают, другие его угоняют. В занятии этом Салауддин довольно скоро добился известного мастерства и мог после поверхностного взгляда на новорожденных ягнят сказать, кому из них суждено стать вожаком стада, а кто пойдет на каракуль, из которого шили высокие теплые шапки старейшинам.

После того, как кончилась война и умер усатый вождь, которого гневно осудили товарищи по партии за неправедные дела, вайнахов в числе других объявили репрессированным народом. Прошло еще немного времени, и Баймировы поехали в Чечню. Отец поехал, дядьки и тетки вернулись к родовым могилам, а Салауддину там не понравилось. Нет, он тоже поехал и пожил немного в непривычных для себя горах, а потом они с женой Эльзой переехали в Царицынскую область, где поселились на точке в Ленинском районе. Был конец шестидесятых, Салауддину исполнилось двадцать лет и хотелось жить самостоятельно. В тесных ущельях гор откуда самостоятельности взяться? До самой смерти за тебя все родственники решают.

И Салауддин, посоветовавшись ночью с Эльзой, решил вернуться в Россию. Жили они на точке скромно. Держали посильное количество скота, которого хватало на жизнь и еще для того, чтобы встретить и угостить уважающее природу начальство, которое любило махан, а запивать его привыкло водкой. Что такое махан? Многие, кто не жил поблизости от чабанских точек или не ходил в начальниках, этого не знают. Однако любого начальника — от первого и еще недавно всемогущего секретаря обкома партии до рядового инструктора — спроси, и он сразу скажет, что махан — это мясо барашка или овцы, сваренное в фамильном медном котле чабана. Под водочку — первейшая закусь!

Между тем в стране началась перестройка. Добро бы ее начал горный беркут, тогда бы она достигла определенных успехов, но начал перестройку степной коршун, обессилевший от минеральных вод. Из-за этого все в стране поползло вкривь и вкось, а в чистых небесах пока еще великой страны заметались самые разные птицы — от лесного ястреба до жадного воробья. При этом каждая птица хотела только одного — она хотела сытно поклевать, и потом уж ей хотелось вдоволь почирикать.

Не обошлось и без беркута.

На маленькую, но гордую родину вайнахов он и спланировал. Звали беркута Джохаром Дудаевым, и был он боевым небесным генералом, который прославился тем, что умело и расчетливо бомбил Афганистан. Известное дело, бомбометание всегда схоже с обгаживанием людей птицами. Так вот, генерал Джохар Дудаев придумал, как это делать с использованием передовых методов научной организации труда. Вследствие этого эффективность обгаживания резко возросла.

Что, однако, особой славы генералу не принесло.

Поэтому он и спланировал с выпущенными когтями на горную республику. Там только и ждали беркута, чтобы объявить его своим президентом. Время тогда было такое, клич бросили: каждому орлу — свою республику. Поэтому против генеральских амбиций никто особо не протестовал, пока не выяснилось, что для беркутов чужих отар не бывает, для него каждая отара своя.

К сожалению, выяснилось это не сразу, но когда все-таки выяснилось, грянула неизбежная война.

Был одна тысяча девятьсот девяносто пятый год, когда за крыльями могучего беркута не стало видно нефтяной трубы, которая нравилась всем.

2

В чеченскую кампанию одна тысяча девятьсот девяносто шестого года не уберегся и Салауддин Баймиров. Хуторок его местная милиция брала по всем правилам военного искусства, используя учебники тактики боя прославленного полководца Михаила Тухачевского, которого к тому времени уже реабилитировали и начали поднимать на щит.

Кто знает, как военные познания полководца повлияли бы на войну с Германией, но опыт, приобретенный Тухачевским на Тамбовщине, для царицынской милиции не прошел даром. Первая волна милицейского спецназа залегла в коровнике, вторая докатилась до кошары, третья, которую возглавлял сам начальник районной милиции, обливаясь потом, штурмом взяла летнюю кухню, где Салауддин и его многочисленные домочадцы, спасаясь от июльской жары, пили чай.

Начальник районной милиции сел верхом на шаткий табурет, взглядом победившего завоевателя оглядел бедное убранство кухни, и сказал:

— Салауддин! Ты же знаешь, что сейчас идет война?

— Начальник, — с грустной мудростью одесского еврея возразил Салауддин. — Ты только посмотри, где она, эта война, и где я.

Начальник посмотрел и увидел, что война находится довольно далеко от мирного хутора Салауддина Баймирова, но признать это значило расписаться в собственном поражении. Но начальник уже так уверовал в победу, что переубеждать себя в обратном ему просто не хотелось, тем более что со всех сторон его окружали доблестные воины в камуфляже, от которых пахло свежестью коровьих лепешек, а некоторые из этих воинов с видимой брезгливостью вытряхивали из карманов «камуфлы» овечьи котяхи.