Фантастес. Волшебная повесть для мужчин и женщин - [40]

* * * * *

— Кстати, ты не видел Стейнвальда?

— Что–то его давненько не видать. Надо сказать, что фехтует он уже почти не хуже меня. Должно быть, решил, что больше уроки ему не нужны.

— Как бы его найти? Мне страх как нужно с ним потолковать. Так… Когда же я видел его в последний раз? А, вспомнил! Он как раз выходил из той самой лавочки, где мы с тобой смотрели кольчугу. Только это было уже недели три назад, не меньше…

Этого было больше чем достаточно. Фон Стейнвальд обладал немалым влиянием при дворе и слыл человеком необузданных привычек и пылких страстей. Сама вероятность того, что зеркало могло оказаться в его руках, показалась Козмо сущим адом. Однако он понимал, что вряд ли добьётся успеха, если будет действовать поспешно или напролом. Ему нужна была только возможность разбить роковое стекло, а для этого ему надо было дождаться удобного случая. Он перебирал в уме один план за другим, но никак не мог выбрать самый подходящий.

Наконец как–то вечером, проходя мимо особняка фон Стейнвальда, он увидел, что все его окна празднично освещены, а к парадному входу съезжаются гости. Он тут же поспешил домой и оделся как можно роскошнее и богаче в надежде незаметно проскользнуть внутрь, приняв вид приглашённого на бал. Его природные манеры были настолько естественны и благородны, что это не составило ему труда.

* * * * *

А на другом конце города в пышно убранной спальне безмолвно лежала девушка, похожая на неподвижную мраморную статую. Лицо её осеняла красота смерти; губы не шевелились, глаза были плотно сомкнуты. Белые руки с длинными пальцами покоились на груди, и дыхание не нарушало этого покоя. В присутствии умерших люди говорят шёпотом, как будто голоса живых способны потревожить самый глубокий и безмятежный сон в мире. Вот почему служанка и знатная гостья, сидевшие рядом с постелью, переговаривались тихим, печальным шёпотом, хотя душа лежавшей здесь девушки явно витала вне досягаемости всех земных чувств.

— Она уже целый час так лежит!

— Боюсь, она долго не протянет, бедняжка.

— И ведь как исхудала! Ах, кабы она не молчала, а хотя бы пожаловалась или поплакала чуток, глядишь, и ей самой было бы полегче… Сдаётся мне, что она что–то видит, когда вот так забывается. Только рассказывать ни о чём всё равно не желает.

— А во сне она что–нибудь говорит?

— Я–то сама ничего не слышала. Правда, говорят, что иногда она встаёт и даже ходит. Однажды даже пропала куда–то на целый час, так что весь дом переполошился, — а потом явилась полумёртвая от страха, вымокшая до нитки; еле на ногах держалась. Только так никому ничего и не рассказала.

Внезапно с недвижных губ слетел едва слышный звук. Женщины испуганно вздрогнули и переглянулись. Княжна явно силилась что–то сказать, губы не слушались её, как вдруг из её груди словно само вырвалось одно–единственное слово: «КОЗМО!» Она снова замерла, но лишь на мгновение.

В следующий же миг она с ликующим возгласом вскочила с постели, широко раскинула руки и закружилась. Её огромные глаза сияли лучистым светом, и торжествующим голосом, подобно бессмертному духу, вырвавшемуся из гробницы, она воскликнула: «Я свободна! Свободна! Благодарю тебя!» и бросилась на постель, содрогаясь в рыданиях; потом снова вскочила и принялась лихорадочно расхаживать взад и вперёд, не помня себя от радости и тревоги.

— Лиза, быстро принеси мой плащ и накидку, — неожиданно обернулась она к застывшим от изумления женщинам. — Я должна идти к нему! Да скорее же!.. Если хочешь, можешь пойти со мной.

Через минуту они уже торопились к мосту через Молдау. Луна стояла высоко, и на улицах почти никого не было. Лиза едва поспевала за своей госпожой; та уже приближалась к середине моста.

— Свободны ли вы, миледи? Зеркало разбито. Свободны ли вы?

Голос прозвучал совсем близко, прямо у неё спиной. Княжна обернулась. Опираясь на парапет, в нише каменного моста стоял Козмо в великолепном наряде, но его лицо, белое как бумага, передёргивала странная дрожь.

— Козмо! Я свободна, и отныне буду вечно служить тебе. Я и бежала к тебе, чтобы сказать об этом.

— А я бежал к вам, ибо Смерть придала мне смелости. Но не успел. Скажите только, удалось ли мне искупить свою вину? Теперь вы верите, что я хоть немного, но люблю вас — люблю по–настоящему?

— Ах, милый мой Козмо, теперь я знаю, что ты любишь меня. Но почему ты говоришь о смерти?

Он ничего не ответил. Его ладонь была крепко прижата к левому боку. Княжна вгляделась и увидела, что между пальцами сочится кровь. Она кинулась к нему, обняла его, и из груди её вырвался сдавленный горький стон. Когда Лиза подбежала к своей госпоже, та безмолвно склонилась над угасшим мёртвым лицом, незряче улыбающимся млечному лунному свету.

Больше я не стану рассказывать о тех чудесных книгах, что мне довелось прочесть, хотя мог бы пересказать ещё не одну историю, а может быть, даже передать и куда более глубокие и пленительные мысли, которые я в них обнаружил. День за днём, с жаркого полудня до наступления сумерек просиживал я в том великолепном зале, погребая себя и вновь воскресая среди древних книг. Надеюсь, мне удалось унести и сохранить в душе хоть немного благоухания, исходившего от их неувядающих страниц. Потом, в часы необходимой или явно заслуженной скорби, прочитанное нередко всплывало у меня в памяти, и я, сам того не ожидая, находил в нём утешение; и хотя само по себе это утешение казалось мне тщетным и беспочвенным, оно неизменно приносило свои плоды.