Фаншетта, или Сад Надежды - [3]
— Неужели ты наконец решилась спуститься со своего летающего блюдца? Честное слово, я думала, что ты спишь. Откуда ты взялась? Твоя семья будет в зале?
— Я из приюта… — сказала Фаншетта.
— Ах, так… А что ты им такое сделала? Почему они тебя сюда отправили? — бесцеремонно продолжала старшая девочка.
— Ничего… Просто… я… я убежала от них, — объяснила Фаншетта несколько неохотно.
Ее собеседница не внушала ей никакой симпатии; ничего, кроме любопытства, не было в ее черных, как смоль, глазах, которые нагло разглядывали слишком короткое темное пальто и слишком большие бежевые туфли Фаншетты.
— Ты попробовала удрать в каникулы? — без малейшего стеснения настаивала девочка.
— Да… Нет… В общем… В общем, я пробовала несколько раз.
— Несколько раз? А что ты у них стянула на прощание?
— Ничего! Я ведь не воровка! — решительно заявила Фаншетта, глядя своей собеседнице прямо в глаза.
— Значит, ты, крошка, кого-нибудь хорошенько вздула? — невозмутимо продолжала взрослая девочка. — Надзирательницу, что ли?
— Нет, нет, нет! — воскликнула Фаншетта с ужасом.
Нежели и на суде ей предъявят такие же обвинения?
— Уж я-то эту музыку знаю, — объяснила темноволосая девица с видом человека, опытного в подобных делах. — За один только побег тебе не пришлось бы ждать в этом коридоре. Ты бы сидела там, наверху. И потом, тебя бы не в суд, а к судье в кабинет вызвали. Хотя, правда, ты рецидивистка… Это, конечно, меняет дело.
Вот оно, страшное слово! Фаншетте казалось, что на спине у нее вывеска, на которой неоновыми буквами написана эта кличка, следующая за ней повсюду.
Страшная кара ждет за «рецидив» — теперь она в этом больше не сомневалась.
— Но послушай-ка… для чего ты рецидивировала? И зачем ты вообще убегала? В приюте тебя, наверно, за это по головке не погладили.
— В первый раз меня три месяца никуда не выпускали, — сказала Фаншетта. — Во второй — перевели в другой сиротский дом, где было еще гораздо хуже, чем в первом. В третий раз… В третий — я еще не знаю… это — как судья решит…
— Так куда же ты все-таки собиралась смотаться? — перебила бойкая особа.
Серые глаза Фаншетты снова на минуту заглянули в наглые черные глаза. Нет, эта развязная, грубая девчонка никогда не сможет понять. Как не могли понять и директора сиротских домов, из которых она бежала. Как не поймет, конечно, и сам судья. Впрочем, она и пытаться не будет что-нибудь ему объяснить. Ни ему, ни кому бы то ни было другому. В этом она себе поклялась… Просто в следующий раз она убежит только тогда, когда станет постарше. Детей и даже подростков слишком легко разыскать.
— Что же ты мне не рассказываешь, куда ты хотела уйти? — снова повторила девочка.
— Какое тебе дело? Разве я тебя спрашиваю, почему ты здесь? — возразила Фаншетта. — Съешь лучше драже, а то у тебя наверно, целый день язык чешется. Тебе только бы поговорит…
Девочка без всякого стеснения опрокинула половину содержимого коробочки к себе в ладонь. Но так как и теперь никакого протеста со стороны Фаншетты не последовало, она, в порыве великодушия, заявила назидательным тоном:
— В конце концов, хоть ты и рецидивистка, но это не так уж страшно. Особенно, если у тебя хорошее личное дело. Чем дольше я на тебя смотрю, тем больше мне кажется, что ты из тех, у кого должно быть хорошее личное дело, — добавила она насмешливо. Впрочем, под этой насмешкой скрывалось, может быть, сожаление, что она сама не может похвастаться таким преимуществом.
Фаншетта, заинтригованная таинственным «личным делом», старалась не показать, как она удивлена. Личное дело… До сих пор она слышала только о личных местоимениях, а они, разумеется, не имели никакого отношения к суду. Может быть, так называются адвокаты, которые защищают детей? Да, скорее всего, это именно так… Только бы действительно адвокат оказался очень хорошим.
Как бы то ни было, скоро все выяснится. Стук катушек по каменным ступенькам лестницы возвестил о приходе дамы в сером. Не подходя к Фаншетте, она крикнула:
— Идем наверх! Быстро! Произошла ошибка. Судья ждет тебя не в зале, а в своем кабинете. И ему, кажется, очень некогда…
— Я же тебе говорила! — с торжествующим видом прошептала чересчур бойкая девица. — Привет, старушка! Желаю удачнее смотаться в четвертый раз.
Фаншетта находилась в кабинете судьи. Она сидела против него одна, почти разочарованная отсутствием торжественности во всей церемонии, простотой обстановки и тем, как выглядел сам судья. Перед ней был самый обыкновенный человек, одетый не в тогу[2] а в слегка поношенный коричневый костюм. Он был еще молод; сквозь толстые, как лупы, стекла очков видны были его живые глаза. А отрывистый голос судьи напоминал Фаншетте кого-то… Да, конечно! Судья был похож на врача, который лечил ее мать.
Что же касается «личного дела», то его в настоящий момент не было. Впрочем, кто знал, оно могло появиться позже…
— Ваше имя Мари Франс Дэнвиль, вы сирота, родились в Париже, — уточнял судья, перелистывая свои бумаги.
— Да, мсье, — произнесла Фаншетта, стараясь говорить твердым голосом.
Судья прочитал еще несколько строчек и продолжал:
— Вы убежали из первого сиротского дома, куда вас поместили, когда вам было двенадцать лет, через три месяца после поступления. В тот же вечер вас поймали на вокзале Сен-Лаза́р. Вы были наказаны, однако через шесть месяцев снова бежали. На этот раз вас нашли на скамейке, спящей. Все это верно?
