Фандом - [90]

– Он ранен в живот, – произносит Саскья. Она не говорит, что Нейту осталось недолго, но именно эта мысль звучит в её голосе.

У Нейта очень бледное лицо, совсем белое, почти бесцветное в серебристом свете звёзд. Его золотистые ресницы вздрагивают, дыхание застревает в горле. И я снова слышу писк больничного аппарата, как тогда, во сне.

Скрипнув шинами, «Хаммер» вырывается из гаража. Мэтью выключил фары – не знаю, как он видит, куда ехать в полной темноте, но машина несётся вперёд. Пи… Пи… Пи… Я глажу Нейта по щеке. От боли он состарился лет на двадцать, лицо прорезали глубокие морщины. Наверное, так он выглядел бы через много лет, став взрослым… Но наверняка мы этого никогда не узнаем. Передо мной лицо человека, прожившего жизнь, отца собственных детей. По моим щекам катятся слёзы и падают Нейту на лоб.

Я во всём виновата. Только я. Элис, вероятно, рассказала гемам об этом убежище. Почему я ни о чём не догадалась? Поверила подруге, и солдаты добрались до нас, до моего младшего брата. Сознание собственной вины вытягивает из меня все силы, не оставив ни надежды, ни радости, ни любви. Ничего.

Пи… Пи… Пи…

– Виола… – шепчет Нейт. Струйка крови снова вытекла изо рта, такая красная на белой щеке. – Скажи маме и папе, что я их очень люблю.

– Ты им сам скажешь.

Его веки вздрагивают – Нейт пытается сосредоточить на чём-то взгляд, и писк аппарата замедляется.

– Ты боишься? – спрашивает он.

– Боюсь? Чего?

– Быть повешенной.

Я громко всхлипываю, не сдержавшись, и мои слёзы рекой льются Нейту на лицо.

– Нет, – вру я. – Не боюсь. Это просто книга, чужая история. Мы не можем по-настоящему умереть в книге – так мне сказала Бабба. Ты уснёшь и проснёшься уже дома, с родителями.

– И будет нормальная жизнь, и еда, и футбол, и мягкая подушка на кровати.

– Да, всё так и будет, – тихо отвечаю я, хоть мне хочется стонать, громко и безнадёжно.

Пи… Пи… Пи…

Я словно отделяюсь от собственного тела и смотрю на нас с Нейтом со стороны. У него спокойное, умиротворённое лицо. Над нами огромное, бесконечное чёрное небо с сияющими звёздами. Далеко внизу я вижу себя. Я склонилась над Нейтом, запустив пальцы в его золотистые волосы. Моя любовь окружает нас огромным золотистым шаром. Хочется коснуться этого шара, но боюсь, что он исчезнет.

Пи… Пи… Я жду последнего звука, последнего писка машины. Я знаю, что они означают: так безнадёжно пищит аппарат в больничной палате. Я вытираю глаза и крепко обнимаю Нейта. Наши тела будто сливаются в одно, подпрыгивая и покачиваясь вместе с машиной. Лицо Нейта уже совершенно неподвижно… Пи-и-и… Тишина. Грудь Нейта замирает.

Писк прекратился. Я слышу только тонкий монотонный бесконечный звук.

Нейта больше нет.

Глава 42

С тех пор как мы попали в этот мир, я испытала больше физической боли, чем за всю предыдущую жизнь, – меня били, толкали, пинали, пытались повесить, уже не говоря о невыносимой боли, которую я испытывала от прикосновений Баббы к моему лбу. Но никакая физическая боль не сравнится с мучением от потери Нейта.

Когда били моё тело, я росла, становилась другой – сильнее, лучше. Боль потери словно складывает меня пополам, сжимает в маленький шарик. Я больше не знаю, живу ли я, – мир вокруг ненастоящий, копия другого мира. Или я сама стала копией себя. Всё окончательно смешалось и запуталось.

Не знаю, сколько времени я сижу в машине, покачиваясь из стороны в сторону, вцепившись в безжизненное тело Нейта. Тоненький монотонный звук по-прежнему звенит у меня в голове, и я молюсь, отчаянно и безнадёжно. Пусть это окажется лишь сном, пожалуйста, пусть это будет невообразимо ужасный сон! Когда я проснусь, Нейт улыбнётся мне и скажет какую-нибудь глупость голосом его любимого Шелдона Купера.

Мы останавливаемся у церкви. Мэтью поворачивается ко мне.

– Умер? – спрашивает он.

Какое короткое слово и какое безнадёжное.

Я киваю.

– Мне очень жаль, – говорит Мэтью. – В небе пусто.

Знаю, он пытается сказать, что вертолёты не прилетели, но при слове «небо» мне вспоминаются лишь звёзды.

– Нет времени зализывать раны, – говорит Саскья. – Надо поджечь церковь и бежать за реку. К ничейным землям.

Им пришла в голову та же мысль – ничего удивительного.

– Подождите здесь, – говорит Мэтью, спрыгивая на землю.

– Мне надо забрать Кейти! – протестую я.

Взглянув на Нейта, Мэтью отворачивается, скрывая слёзы.

– Только быстро. – Он забирает Нейта у меня из рук. – Можно оставить его в церкви. Получатся похороны настоящего героя.

Я киваю. Слишком устала и ничего не чувствую, нет сил спорить. Надо думать о живых, о Кейти и Эше. Не знаю, стоит ли волноваться о завершении истории. Дом уже не будет домом без Нейта. Выскользнув из машины, я иду за Мэтью к церкви, еле передвигая перепачканные в крови и ослабевшие ноги.

Эш идёт рядом, крепко обхватив меня за пояс. Ноги Нейта болтаются в такт шагам Мэтью, вверх-вниз, вверх-вниз, и я не могу оторвать от них глаз. Когда Нейт был маленький, вот так же он болтал ногами, качаясь на качелях в саду, прыгая в моей комнате под песни группы ABBA. Меня снова затягивает в чёрную дыру вины, в сердце пустота.

В церкви безлюдно. По залу словно смерч пронёсся, разбросав столы, стулья, коробки с патронами. Почти всех повстанцев арестовали в Колизее, зажечь свет в церкви некому. Лишь несколько свечей рассеивают кое-где тьму, и мы вдруг замечаем, что у алтаря стоит Торн. Он низко наклонил окровавленную голову, в руках у него небольшая чёрная коробка.