Фамильное серебро - [32]

Раскопками он занимается на Иссыгатинских[39] ключах, обследовав поначалу расположенную на другом берегу реки небольшую пыльную пещерку, где якобы жил и погребен святой Иссыг-Ата. Главной же святыней были сами источники, они имели тридцать восемь градусов по Реомюру, и на всю округу — известность «божьего» места. По ночам гулкий плеск и рокот Иссыгатинки сливался с резкими, гортанными криками странствующих дервишей-дува-нов, чьи песнопения были так же бесконечны, как и рев реки. Рядом с источниками высился громадный, в три с половиной аршина замшелый гранитный валун, на котором изображен Будда, сидящий не то в цветке лотоса, не то на облаках и обильно вымазанный бараньим жиром. Здесь же высечена санскритская[40] надпись, такая же надпись — на валунах оградки перед изображением, на камне, уложенном на дно ключа, Ом-мани пад ме хум! О, господи, сокровище цветка лотоса! Внимание привлек высокий холм, расположенный чуть севернее источника. Уже на небольшой глубине были встречены округлой формы, небольшие, чуть больше медальонов, терракотовые изображения Будды. Поярков отправил их в Императорскую Археологическую комиссию. А крестьяне окрестных сел передавали ему то найденные в земле диковинные глиняные черепки, то железный молот весом в тридцать фунтов, то бронзовые фигурки, выброшенные на берег иссыккульской волной.

Его очень занимала эта необычная, древняя земля, чьи вершины забраны в лед и снег, а долины, подножья этих вершин, спеклись и потрескались от зноя. Древность ее — не ставший традиционным эпитет, а вполне осязаемая реальность: то венчик сосуда, торчащий из отвесной стены лессовой промоины, то оплывший, но все еще высокий крепостной вал, со всех сторон прикрывший мелкую рябь каких-то холмов и впадин, — все, что осталось от некогда шумных городских кварталов. Не раз и не два напомнят ему эти холмы притчу средневекового арабского писателя Магомета Казвини, ту аллегорию о страннике, в чьей роли неожиданно очутился и сам Поярков. Странник шел через богатый, большой город и, пораженный его могуществом, спросил у прохожего:

— Когда появился этот город, давно ли?

— Когда? — удивился прохожий. — Он был всегда!

Через пятьсот лет странник вновь оказался в знакомых местах. Но там, где был город, теперь шелестел под ветром зеленый луг, а по траве шел человек с косой, и воздух был полон запаха свежескошенного сена.

— Город? Какой город? — и косарь с опаской поглядел на странника, не заговаривается ли?

Минуло еще пятьсот лет. Но теперь страннику некому было задавать вопросы, вокруг расстилалась однообразная морская гладь. Прошло еще пятьсот лет. Странника встретила песчаная пустыня, а посреди — пыльный крошечный оазис под чахлой тенью свернувшейся от жажды листвы.

— Море? Какое море? — жители оазиса глядели на странника как на человека, у которого помутился разум.

И еще пятьсот лет кануло в лету. Снова город, толпы людей, и недоумение в глазах прохожего, когда странник спросил, давно ли появился этот город.

— Давно ли? Глупый вопрос ты задаешь, почтеннейший, наш город был всегда!

Именно таким странником почувствовал себя врач Федор Поярков, когда в мае 1885 года, во время первых своих археологических экскурсий по Пишпекскому уезду, увидел в окрестностях Токмака, а затем и Пишпека загадочные камни с высеченными на них крестами и письменами. Попробовал расспрашивать коренных жителей, но, по их рассказам, они сами появились тут лет двести-двести пятьдесят назад и поэтому сказать что-либо о народах, живших в этих местах прежде, ничего не могут. Литература? Со школьной скамьи стало привычным представление о том, что в течение многих веков Туркестан был ареной безудержного произвола тюрко-монгольских ханов с их фанатизмом и жестокостью. И вдруг в самой что ни на есть глубинке Средней Азии — древние христианские памятники, причем несториане, если судить по надписям, были и из коренных жителей, а даты охватывают период порядка 118–120 лет! А это означает, что карта политических, религиозных влияний была в средневековье для Средней Азии куда сложней, чем это могло показаться при первом знакомстве. А ведь еще существовал и буддизм, долины Таласа и Чу были ареной не одной битвы мусульман с кара-киданями и тибетцами. Старик-киргиз рассказывает Пояркову услышанное им в молодости предание о том, что его предки у слияния Ала-Арчи и Чу, верстах в 16–18 от Пишпека видели огромное, протяженностью в несколько верст, скопище человеческих костей, которые затем местный правитель приказал частью сбросить в болота, частью закопать. Буддийские изображения и тексты известны не только в Иссыг-Ата. Они есть и на Или. И на Иссык-Куле, где в урочище Ак-Терек, в ущелье Дувана, Поярков видел три гранитных валуна с санскритскими надписями. Ему рассказывали, что в Чалдоварском ущелье тоже есть изображения буддийских божеств и надписи, но проверить это сообщение ему так и не удалось.

Желтый цветок

Нет, он не археолог. Он — врач. А врачей прежде всего интересуют, должны интересовать больные и их болезни. И способы излечения. Тем более, местные способы, если они существуют. Той же самой лихорадки. Она называется «калдаратма». Ее приносит злой дух, по имени «джаннык карган», который в виде дряхлого старика или отвратительной, страшной старухи вселяется в человека. «Джаннык карган» особенно любит болота, старые стойбища, брошенные зимовки. Средства лечения — вода, треугольные, из кожи или сафьяна амулеты «бои-тумар», которые за большие деньги можно купить у проезжих дувана, хаджи и ишанов из Коканда, а то и из Бухары. Лечат «табибы», «тамырчи». От головной боли вполне достаточно, оказывается, простого заговора, для лечения душевнобольных одних наговоров маловато, бакши требуют козленка, мясо берут себе, а легкими, печенью бьют, шлепают больного, чтобы изгнать вселившихся в него джинов.