Фамильная честь Вустеров - [7]

     Вальяжно  я  сделал всего  несколько  шагов, потому  что  мне под  ноги попался кот и я чуть не упал. С трудом  удержавшись  на  ногах,  вылетел  из лавки, точно вор, за которым гонится полиция. Корова выскользнула из  рук, а я, к счастью, столкнулся с прохожим, иначе грохнуться бы мне в канаву.

     Ох, напрасно я  сказал "к счастью",  потому что прохожим  оказался  сэр Уоткин  Бассет.  Он столбом стоял в  своем  пенсне, с ужасом и  негодованием выпучив глаза, я словно бы видел, как он загибает один  за  другим пальцы на руке. Так, сначала сумочки воровал,  потом  зонты,  теперь антикварную лавку ограбил.  Весь  вид  папаши  Бассета  выражал,   что   чаша   его   терпения переполнилась.

     – Полиция!  Родерик, зовите  полицию!  – завопил  он  и  отпрыгнул  в сторону. Диктатор рад стараться.

     – Полиция! – гаркнул он.

     – Полиция! – верещал папаша Бассет козлетоном.

     – Полиция! – рыкнул Диктатор чуть ли не в субконтроктаве.

     В тумане замаячило что–то огромное и вопросило:

     – Что тут происходит?

     Конечно, пожелай я задержаться и вступить в беседу, я все  бы объяснил, но у меня не возникло желания  задержаться и вступить в беседу. Боком, боком в сторону, потом со всех ног наутек – только  меня  и  видели.  "Стой!"  – раздался крик,  но так я  и остановился,  ждите. Тоже мне,  нашли дурака.  Я бежал улочками и переулками и  наконец  оказался  неподалеку от Слоун-сквер. Там сел в такси, и оно повезло меня в цивилизованный мир.

     Сначала я решил заехать в "Трутни" и перекусить, но очень  скоро понял, что такое испытание сейчас не по  мне. Я чрезвычайно высокого мнения о клубе "Трутни" – этот блеск остроумия, дух товарищества, атмосфера, впитавшая все самое лучшее и талантливое, чем может гордиться Лондон, – однако сидящие за столом,  я  знал,  будут кидаться друг в друга хлебом, а мне в моем нынешнем состоянии летающий  хлеб  категорически противопоказан. И, мгновенно изменив планы, я велел шоферу везти себя в ближайшие турецкие бани.

     В турецких банях я люблю нежиться подолгу, и потому воротился домой уже к вечеру. Мне удалось поспать часика три в моей кабинке, а после того, как с меня сошло семь потов в исцеляющей  все недуги парной и я окунулся в ледяной бассейн, мое лицо заиграло прежними  здоровыми  красками.  Весело напевая, я отпер дверь своей квартиры и вошел в гостиную.

     И тут моя радость вмиг улетучилась: на столе лежала пачка телеграмм.

Глава 2

     Не  знаю, слышали ли  вы  из  моих  уст о  прежних  похождениях  вашего покорного  слуги  и  Гасси Финк-Ноттла, а  если  слышали,  хватило  ли у вас терпения дослушать все до конца, но  если вам все же знакома та история, вы, несомненно, помните,  что  неприятности  тогда  начались  со шквального огня телеграмм, и, естественно,  не удивитесь моему  признанию, что я  глядел  на гору телеграфных бланков без  всякого  удовольствия. Вид телеграммы – много ли их или хотя бы одна – вызывает у меня предчувствие беды.

     Сначала мне показалось, что этих окаянных вестников Судьбы десятка два, не  меньше,  но   при  внимательном  рассмотрении  насчитал  три.  Все  были отправлены из Тотли, и все подписаны одним именем. Я прочел первую:

     "Вустеру

     "Беркли-Мэншнс"

     Беркли-сквер

     Лондон

     Приезжай немедленно. Мы с Мадлен серьезно поссорились.

     Жду ответа.

                                                                     Гасси".

     Потом вторую:

     "Удивлен, что  нет ответа на мою  телеграмму, в которой  прошу приехать немедленно. Мы с Мадлен серьезно поссорились. Жду ответа.

                                                                     Гасси".

     И, наконец, третью:

     "Берти, скотина, почему не отвечаешь на  мои  телеграммы?  Послал  тебе сегодня  две  с  просьбой  приехать   немедленно,   мы   с  Мадлен  серьезно поссорились. Брось все и  поскорей  приезжай, постарайся помирить нас, иначе свадьба не состоится. Жду ответа.

                                                                     Гасси".

     Я уже сказал, что пребывание в турецких банях отлично восстановило mens sana  in  corpore[4] – не помню, что там дальше. Эти  отчаянные  призывы свели  все  на  нет.  Увы,  мои  дурные предчувствия оправдались. Когда я  увидел гнусные бланки, внутренний голос прошептал: "Ну вот, опять начинается свистопляска" – и  угадал, свистопляска действительно началась.

     Услышав   знакомые    шаги,   из   глубины   квартиры   возник   Дживс. Один-единственный взгляд – и он понял: дела у его хозяина плохи.

     – Вы заболели, сэр? – участливо спросил он.

     Я рухнул на стул и в волнении потер лоб.

     – Нет, Дживс, я не заболел, но настроение препакостное. Вот, прочтите.

     Он пробежал глазами листки и вернул их мне; я почувствовал в его манере почтительную тревогу, вызванную  угрозой  разрушить мирное течение жизни его молодого господина.

     – В  высшей  степени  неприятно,  сэр,  –  задумчиво произнес  Дживс.

Конечно, он  проник в самую суть. Он  не хуже  меня понимал, какие  невзгоды сулят эти злополучные телеграммы.

     Обсуждать положение дел мы, конечно, не стали, это бы значило упоминать имя  женщины  без  должного  уважения,  но  Дживсу  известны  все  перипетии запутанной  истории  Бассет – Вустер, и  он,  как никто другой, видит,  что добра от  семейки Бассет не жди. Он и без слов знает, почему я сейчас нервно закурил и по-бульдожьи выдвинул вперед нижнюю челюсть.