Фамильная честь Вустеров. Держим удар, Дживс! Тысяча благодарностей, Дживс! - [142]

— Как ты этого добился?

— Все устроила моя невеста. Она знакома с одним министром, и он пустил в ход свои связи. Его фамилия Филмер.

— А. Б. Филмер?

— Точно. Он твой приятель?

— Я бы так не сказал. Наше мимолетное знакомство произошло на крыше летнего домика, куда нас загнал один желчный лебедь. Опасность сблизила нас ненадолго, но закадычными друзьями мы не стали.

— Где это случилось?

— На острове посреди озера в имении моей тети Агаты в Стипл-Бампли. Ты ведь живешь в Стипл-Бампли и, наверно, бывал у нее.

Тут его посетила ошеломляющая догадка, как тех солдат, которые, по словам Дживса, переглядывались на какой-то Дарьенской вершине[44].

— Леди Уорплесдон твоя тетя?

— Самая что ни на есть.

— Она никогда об этом не говорила.

— И не скажет. Скорее она постарается это скрыть.

— Боже, значит, она твоя двоюродная сестра.

— Тетя! Нельзя быть тем и другим сразу.

— Я говорю про Флоренс. Флоренс Крэй, мою невесту.

Не скрою, новость потрясла меня, и если бы я не сидел, то, наверно бы, пошатнулся. Хотя чему тут удивляться. Флоренс принадлежит к тому сорту девиц, которые всегда найдут, с кем обручиться: сперва она вверила себя Стилтону Чезрайту, потом мне и, наконец, Перси Горринджу, автору инсценировки ее романа «Морские брызги». Пьеса, кстати, недавно была показана публике в Театре герцога Йоркского, но провалилась и была снята с репертуара в первую же субботу. Один критик заявил, что этот спектакль лучше смотрится при опущенном занавесе. Интересно, как Флоренс при ее самомнении перенесла все это?

— Ты обручился с Флоренс? — воскликнул я, все еще ошеломленный посетившей меня догадкой.

— Да. Ты не знал?

— Никто мне ничего не рассказывает. Значит, обручился с Флоренс. Ну-ну.

Менее деликатный человек, чем Бертрам Вустер, возможно, прибавил бы: «Попал ты в переплет» — или что-нибудь из той же оперы, поскольку не приходилось сомневаться, что дело этого несчастного плохо, но уж чего-чего, а деликатности Вустерам не занимать. Я только схватил его руку, потряс ее и пожелал ему счастья. Он поблагодарил меня.

— Тебе можно позавидовать, — сказал я лицемерно.

— Я сам себе завидую.

— Она очаровательная девушка, — продолжал я лицемерить.

— Вот именно.

— Умна к тому же.

— На редкость. Романы пишет.

— Один за другим.

— Ты читал «Морские брызги»?

— Просто из рук не выпускал, — соврал я: на самом деле я и не брал его в руки. — Ты видел пьесу?

— Дважды. Жаль, что она не пошла. Инсценировка Горринджа — детище глупца.

— Да, и непроходимого: я как первый раз его увидел, так сразу и раскусил.

— Жалко, что Флоренс не раскусила.

— Да. Кстати, какова судьба Горринджа? Когда я слышал о нем в последний раз, он был еще женихом Флоренс.

— Она разорвала помолвку.

— И очень мудро поступила. У него были длинные бакенбарды.

— Она считала его виновным в провале пьесы и прямо так ему и сказала.

— Да уж, она не из тех, кто смолчит.

— Что ты имеешь в виду?

— Что искренность, честность и прямодушие у нее в крови.

— Да, это правда.

— Она открыто высказывает свое мнение.

— Всегда.

— Прекрасное свойство.

— В высшей степени.

— Такая девушка, как Флоренс, никому спуску не даст.

— Точно.

Воцарилось молчание. Он сплетал и расплетал пальцы, и я чувствовал по каким-то признакам в его поведении, что он хотел бы что-то сказать, но не может решиться. Помню, такую же робость выказывал его преподобие Пинкер (он же Свинкер), когда собирался с духом, чтобы пригласить меня в Тотли-Тауэрс; или взять собак — они кладут вам лапу на колено и заглядывают в лицо, тихо, без всякого тявканья, но давая понять, что есть тема, на которую у них язык чешется высказаться.

— Берти, — произнес он наконец.

— Ау.

— Берти.

— Да.

— Берти.

— Да здесь я. Прости, но не в родстве ли ты с какой-нибудь испорченной граммофонной пластинкой? Может быть, ею была напугана твоя мать?

И тут слова полились потоком, как будто кто-то вынул затычку.

— Берти, я должен сказать тебе кое-что о Флоренс, хотя ты ее двоюродный брат и, наверно, все это и без меня прекрасно знаешь. Она чудесная девушка и, в общем, безупречная во всех отношениях, но у нее есть одна черта, довольно неудобная для тех, кто ее любит и помолвлен с ней. Не подумай, что я ее осуждаю.

— Что ты, что ты.

— Я говорю об этом так, между прочим.

— Конечно.

— Так вот, она не прощает поражений. Чтобы она не разочаровалась в тебе, ты должен выйти победителем. Она ведет себя как сказочные принцессы, которые заставляли добрых молодцев исполнять желания: то заберись им на хрустальную гору, то добудь волосок из бороды татарского хана, а не справился — катись колбаской.

Я припомнил, что это за принцессы, о которых говорил Медяк: я всегда считал их дурехами. Почему, собственно, умение жениха забираться на хрустальные горы — залог счастливого брака? Вряд ли это умение будет требоваться чаще чем раз в десять лет.

— Горриндж, — продолжал Медяк, — потерпел неудачу, и она стала для него роковой. Мне рассказывали, что когда-то Флоренс была помолвлена с жокеем-аристократом и забраковала его, потому что он упал с лошади, беря препятствие на скачках «Гранд нэшнл». Она очень требовательна к людям. Разумеется, я восхищаюсь этим.