Фальшивый принц - [53]

— Вы, должно быть, спровоцировали его!

Мотт покачал головой:

— Вы видели, как я вошел. У меня не было причин нападать на этого человека. Наверное, мне следует доложить вашему хозяину и моему тоже о том, как идет обыск.

— Избавьтесь от тела, — сказал старший из людей Вельдерграта. — Хозяин не хочет, чтобы Коннеру был нанесен какой-либо ущерб. И приберитесь здесь.

Несколько человек завернули тело в простыню и потащили прочь из комнаты, остальные отправились на поиски принадлежностей для уборки. Мотт заверил их, что сможет сам перевязать себя, и вскоре остался один.

Он взглянул в сторону приоткрытой потайной двери, у которой я стоял, и кивнул.

Я плотно закрыл дверь и привалился к стене, обхватив колени руками. Имоджен тихо присела рядом. Я смутно чувствовал ее присутствие, но не обращал на него внимания. Все, что я сейчас мог, это пялиться в темноту и пытаться дышать.

Коннер сказал, что готов душу дьяволу продать ради осуществления своего плана. Я понял, что к тому времени, когда его план осуществится, дьявол получит все наши души.

38

Мы с Имоджен оставались в укрытии, пока обыск не окончился и люди Вельдерграта не уехали. Тогда Коннер пришел, чтобы вывести нас из тоннеля. Он сначала нашел Тобиаса и Родена, затем они спустились по тоннелю вниз и нашли нас.

Коннер протянул мне руку, так как я все еще сидел на полу в оцепенении. Мне раньше не приходилось убивать, даже случайно, или для самозащиты, или как там еще можно было оправдать мой поступок. Я всего лишь хотел сделать так, чтобы он не причинил вреда Имоджен и не рассказал всем, кто был в доме, обо мне. Цели своей я добился, но слишком высокой ценой.

И как я ни пытался избежать сравнения, я все же представлял себя на месте Крегана, пускающего стрелу в грудь Латамера во имя дьявольского плана Коннера. Из всех чувств во мне осталась лишь боль; переполненный ею, я едва заметил Коннера, обратившегося ко мне.

Я взял его руку, но ему пришлось самому поднимать меня, я не делал никаких попыток встать. Уже сидя там, я заметил, что копии меча принца Джерона в комнате не было. Должно быть, Мотт забрал ее, когда пошел делать перевязку. Коннер повел нас в спальню, где все вновь стояло на своих местах. И я сел на свою кровать. Роден сел рядом, Тобиас взял себе стул, а Имоджен осталась стоять, держась в стороне. Когда мы вошли в комнату, Мотт был уже там. Рука его была перевязана, и он был мрачнее тучи. На полу было заметно место, с которого недавно смыли кровь.

Сначала Коннер обратился к Имоджен:

— Судя по тому, что ты была в тоннеле, ты как-то замешана в смерти этого человека?

Имоджен медленно кивнула.

— Это моя вина, — признался я. — Я думал, что ударил его не сильно, я не хотел причинить серьезный вред.

— Это было оправдано, — сказал Мотт. — Все мы знаем, что случилось бы, если бы ты этого не сделал, не только с Имоджен, но и со всеми вами.

Я знал, и все же мне не стало легче.

— Но почему ты вышел из тайного хода? — спросил Коннер. — Тебя легко могли обнаружить.

Имоджен судорожно вздохнула и открыла было рот. Она готова была заговорить и принять на себя вину, раскрыв единственный секрет, оберегавший ее с момента прибытия в Фартенвуд.

Не дав ей заговорить, я быстро достал бумаги Тобиаса.

— Это осталось в комнате, и если бы их обнаружили, плохо было бы всем нам.

Мотт взял бумаги и передал Коннеру. Тот развернул их, прочел несколько строк и сказал:

— Это написал ты, Тобиас?

— Да, сэр. — Голос Тобиаса так дрожал, что мне стало интересно, что в этих бумагах.

— Ты дотошный хроникер. Больше подходишь на роль королевского писца, чем короля, как мне кажется.

Тобиас опустил глаза.

— Да, сэр.

Затем Коннер повернулся ко мне, выражение его лица изменилось. Было ли это уважение? Благодарность? На меня редко кто-либо смотрел благожелательно, и мне трудно было определить. Он сказал:

— Если бы эти бумаги нашли, никого из нас сегодня здесь не было бы. Люди Вельдерграта искали очень тщательно, но Мотт своим храбрым поступком сумел скрыть ваше присутствие. Вельдерграт уехал растерянный и раздраженный после утомительных поисков, не обнаружив ни вас, ни изумрудной шкатулки.

— Но он был прав, — пробормотал я. — Вы готовите самозванца на трон, и вы украли шкатулку у короля Экберта.

— Ни в том, ни в другом я не раскаиваюсь. — Голос Коннера звучал холодно. — Ты хочешь взойти на трон, Сейдж? Хочешь, чтобы я выбрал тебя?

Я ответил, не думая о последствиях:

— Я приму трон, чтобы не допустить к нему Вельдерграта. — Я невероятно устал, и голос мой звучал соответствующе.

— Это не одно и то же. Скажи мне, что будешь хорошим и благородным королем, что хочешь взять в жены нареченную принцессу и что ты рад, что я сделал это для тебя. Солги, если надо, но скажи, что хочешь этого.

Я безразлично посмотрел на него.

— Вы не устали лгать? Я устал.

Коннер тяжело вздохнул.

— Я выбрал бы тебя, Сейдж, но только за это. Есть одна вещь, от которой ты не должен уставать никогда, до конца своих дней, и это — ложь. Тот, кого я выберу, должен впустить ложь так глубоко в свое сердце, чтобы самому поверить, что он король, чтобы даже думать о себе как о принце Джероне. Он должен быть настолько убежден в своей лжи, чтобы даже если придет его собственная мать и позовет его, без колебаний и без единой слезы сказать ей, как жаль, что она потеряла сына, но он — ребенок Экберта и Эрин. Тот, кого я выберу, должен усвоить воспоминания о королевском детстве и воспитании, которого никогда не было. И все это он должен делать каждый день, до конца жизни, никогда не сожалея о лжи, что привела его на престол.