Фальшивые червонцы - [100]

Естественно, что и очень искушенный специалист по дешифровке оказывался бессильным перед этими загодя условленными сигналами.

Мужчина в сером дождевике, отправивший хитроумную почтовую открытку в город Резекне, не имел никакого касательства ни к лесничеству, ни к агрономической науке. Практиковался он в другой сфере человеческой деятельности — был профессиональным разведчиком, доверенным лицом генерала Глазенапа.

28 октября 1928 года, в ранний утренний час, сквозь плотную завесу тумана, нависшего над редколесьем и кустарником заболоченной низины, мужчина этот тайно перешел линию советской границы.

Переправу устроили ему молчаливые расторопные сотрудники пограничной комендатуры в Зилупе, и устроили, надо воздать им по заслугам, с блистательной латышской аккуратностью. Все у них было обдумано и заранее предусмотрено, так что риск казался совершенно ничтожным, сведенным до минимума.

Иди прямо, никуда не сворачивай с узкой тропки в болоте и постарайся быстрей оторваться от опасной зоны, где хозяйничают патрули пограничной стражи. Туман послан тебе самим господом богом. В пяти шагах ничего не видно, так что экономь каждую минуту столь благоприятно сложившихся условий.

Впрочем, риск, конечно, был. Мужчина в сером дождевике знал это по собственному опыту, потому что не впервые направлялся на территорию Советского Союза с секретными заданиями.

Тягостные провалы случались во все времена, даже в первые годы после гражданской войны, когда пограничная служба большевиков была слабой. Его самого чуть-чуть не изловили в ту пору, едва унес ноги. Риск, к сожалению, неизбежная изнанка подобных вояжей. И с этим положено считаться, ежели хочешь уцелеть.

К девяти часам утра туман начал рваться на клочья и впереди показались серые нахохленные от осенней сырости крестьянские дома.

У околицы деревни медленно и важно размахивал темными крыльями старый ветряк.

Это деревня Покровка, ошибки быть не могло. За короткий срок он успел уйти от границы на порядочное расстояние.

Что ж, неплохо для начала, совсем неплохо.

Свернув с дороги, мужчина в сером дождевике направился дальше по размокшему тяжелому жнивью. С трудом волоча ноги, достиг реденького подлеска, углубился в него и обогнул Покровку с северной стороны, избегая нежелательных встреч. Осторожность была его противоядием против всяческих случайностей.

В полдень он решил устроить коротенький привал.

Еще издали облюбовал большой стог сена, сметанный хозяином близ проселка, ловко вырыл себе нору, с удовольствием прилег на мягком пахучем ложе. Завтрак или обед, которым он подкреплял силы, изысканностью не отличался. Ломоть черного хлеба, кусок толстого, слегка розоватого шпика, посыпанного солью, несколько расчетливых глотков из висевшей за поясом плоской походной фляжки.

Радовала погода. Прямо заказная выдалась погодка, специально для него, для его безопасности. Весь день, то затихая ненадолго, то вновь усиливаясь, лил унылый осенний дождь.

Идти было тяжело, зато и встречные попадались редко. Лишь в сумерках пришлось соскочить с дороги и пропустить бегущий к границе военный грузовик.

В кузове грузовика, накрывшись хлопающими на ветру брезентовыми полотнищами, сидели красноармейцы. Молодые парни с винтовками, наверно очень сильные и бесстрашные. Глядеть на них, лежа в мокрых кустах, было невесело.

На ночлег он остановился в чьем-то заброшенном сарае, какие ставят обычно неподалеку от лесных покосов. Обошел его дважды, зорко присматриваясь, наметил путь отхода на случай тревоги. Костерок разжег малюсенький, с дороги неприметный, развесил над ним задубевший свой дождевик. Спал не раздеваясь, часто просыпался.

Еще день понадобился ему на оставшиеся до Пскова сорок километров. В город следовало войти с наступлением темноты, чтобы не болтаться без нужды на его улицах.

Ленинградский поезд отходил ровно в восемь тридцать. Если, понятно, не изменилось расписание.

Километров за семь до Пскова неожиданно подфартило. С раскисшего узенького проселка на шоссе выехал пароконный крытый фургон. Возница фургона, заметив одинокого путника, круто натянул вожжи.

— Садись, дядя, подвезу!

Первым желанием было выхватить браунинг. Подойдя ближе, он убедился, что продиктована эта мысль склонностью к истерии, а не здравым смыслом. Фургон нагружен какими-то чемоданами и тюками, ликвидировать одинокого возницу, да еще по соседству с городом, было бы ужасающей глупостью.

Спустя четверть часа он уже знал, что тюки и чемоданы принадлежат управляющему здешним совхозом товарищу Иванову, что товарища Иванова вызвали на совещание в Ленинград, да там и оставили, назначив директором треста. Вещички велено отправить багажом, малой скоростью, для каковой цели пришлось снарядить эту пароконную колымагу, потому как иначе теперь из совхоза выехать нельзя — дороги окончательно развезло.

Знал он и многое другое, столь же для него бесполезное, ибо возницу просто распирало от неудержимой словоохотливости.

Спросить, кого взял себе в попутчики, этому чудаку и в голову не пришло. Все рассказывал и рассказывал, самого себя перебивал, с увлечением живописуя ничтожные подробности совхозного бытия без управляющего.