Фальк - [30]

И, не дав ему оправиться от изумления, я заверил его, что мне известны все подробности. Он попросил меня не повторять их. У него слишком чувствительное сердце. Он может заболеть от этого. Затем, уставившись на свои ноги, и говоря очень медленно, он высказал предположение, что ему не придется часто с ними встречаться после того, как они поженятся. Ибо ему и в самом деле невыносимо видеть Фалька. С другой стороны, смешно было везти на родину девушку, которой вскружили голову. Девушка — она все время плачет и не может помогать своей тетке!

— Теперь вам хватит одной каюты, когда вы поедете на родину, — сказал я.

— Да, я об этом подумал, — чуть ли не весело отозвался он. — Да! Я, жена, четверо детей — одной каюты хватит. Тогда как, если бы поехала племянница…

— А что думает об этом миссис Герман? — осведомился я.

Миссис Герман сомневалась, может ли такой человек сделать девушку счастливой, — она очень разочаровалась в капитане Фальке. Вчера она была очень расстроена.

Эти добрые люди, казалось, не способны были сохранить полученное впечатление в течение двенадцати часов.

Я заявил, что, лично зная Фалька, считаю его способным обеспечить счастье племянницы Германа. Он сказал, что рад это слышать и не замедлит сообщить жене. Тут выяснилась цель его визита. Он хотел, чтобы я помог ему возобновить сношения с Фальком. Его племянница, сказал он, выразила надежду, что я, по доброте своей, не откажусь исполнить эту просьбу. Он сам был явно в этом заинтересован, так как, хотя и забыл как будто девять десятых своих вчерашних суждений и негодующих возгласов, но, очевидно, опасался услышать «поворачивай направо кругом».

— Вы мне говорили, что он очень влюблен, — лукаво сказал он и простодушно подмигнул.

Как только он ушел, я сигналом вызвал на борт Фалька, — буксир все еще стоял на месте. Он выслушал меня спокойно и торжественно, словно все время надеялся, что звезды будут сражаться за него на путях своих.

Я увидел их еще раз вместе, один-единственный раз — на шканцах «Дианы». Герман, засучив рукава рубашки, сидел и курил, положив локоть на спинку стула. Миссис Герман одна занималась шитьем. Как только Фальк появился на палубе, племянница Германа, слегка зашуршав юбкой и дружески кивнув мне головой, проскользнула мимо моего стула.

Они встретились в сиянии солнца у грот-мачты. Он держал ее руки и глядел на них, а она смотрела на него своим открытым и словно невидящим взглядом. Мне казалось, что они сошлись вместе, как будто их влекла, притягивала друг к другу таинственная сила. Это была идеальная пара. В своем сером платье, облегавшем могучее тело, переполненная до краев жизнью, олимпийски торжественная и простая, она действительно была сиреной, способной околдовать этого мрачного мореплавателя, этого жестокого любовника пяти чувств. Издали я, казалось, ощущал ту мужественную силу, с какой он сжимал эти руки, протянутые ему с женственной готовностью. Лена, слегка бледная, нянчившая любимый комок грязного тряпья, бросилась к своему большому другу. И тогда, в сонном молчании доброго старого судна, прозвучал голос миссис Герман, такой изменившийся, что я круто повернулся, чтобы узнать, в чем дело.

— Лена, иди сюда! — взвизгнула она. И эта добродушная матрона бросила мне взгляд, мрачный и исполненный боязливого недоверия.

Девочка, удивленная, подбежала к ее коленям.

Но те двое, стоя друг перед другом в лучах солнца, держались за руки и не слышали ничего, не видели ничего и никого. В трех футах от них, сидя в тени, матрос сплеснивал строп, окуная пальцы в горшок со столом, и, казалось, не подозревал об их существовании.

Когда, лет через пять, я вернулся, командуя другим судном, мистер и миссис Фальк уже покинули этот город. Не чудо, если болтовня Шомберга в конце концов спугнула Фалька. И, несомненно, по сей день в городе толкуют о том, как некий Фальк, владелец буксирного парохода, выиграл свою жену в карты у капитана английского судна.