Факультет журналистики - [32]

Бочков сел за стол.

— Давайте ваши зачетки, — устало сказал он. — Будем считать, что зачет по моему спецсеминару вы сдали, хотя знания ваши оставляют желать много лучшего. У меня создалось такое впечатление, что сегодня я вам сдавал зачет, а не вы мне.

Тимофей и Пашка, потупившись, молчали.

— А вообще-то говоря, молодые люди, работа в сельскохозяйственном отделе областной газеты — это благодатнейшее поле деятельности для молодых журналистов. Сколько тем, сколько встреч, сколько интереснейшего материала можно найти а сегодняшней деревне! На вашем месте после окончания университета я бы, не задумываясь, махнул куда-нибудь в нечерноземную полосу.

Он протянул Пашке и Тимофею зачетки, в которых жирно было написано желанное слово «зачет».

Потом поманил обоих к себе и достал из портфеля веселую красно-белую — видимо, парниковую — редиску.

— Ну, разве не прелесть, а? — залюбовался Бочков. — Прямо произведение искусства. Разве художник какой-нибудь, пусть даже самый лучший, сможет такое нарисовать? А земля-матушка нарисовала…

2

Пашка Пахомов и Тимофей Голованов вышли из университета на Моховую улицу.

— Занятный мужик, — задумчиво сказал Тимофей, — последний поэт деревни.

— Тимка, — сморщил нос Пашка, — я что-то не очень понимаю: мы получили сегодня зачет или нет?

— Вроде бы получили.

— Тогда почему же мы стоим здесь, толкаемые какими-то несчастными первокурсниками?

— А где мы должны стоять?

— В прекрасном пивном баре, держа в руках холодные кружки с белыми шапками пены, а?

— Куда пойдем?

— В Сокольники. Десять минут на метро.

Тимофей и Пашка дошли до станции «Охотный ряд», спустились вниз и покатили в сторону Сокольников.

..Тим Голованов — это Пашка, конечно, сократил старомодное имя «Тимофей» до энергичного и современного «Тим» — окончил среднюю школу, как и Павлик Пахомов, с золотой медалью и на факультет журналистики поступил без экзаменов. Здесь-то, на собеседовании медалистов, Пашка и Тимофей впервые встретились, познакомились и, как всякие молодые люди, судьбы которых уже в начале жизненного пути отмечены печатью избранности, а золотая медаль, безусловно, была знаком избранности, почувствовали друг к другу взаимное тяготение и симпатию.

Даже с первого взгляда Тим Голованов производил впечатление личности глубокой и незаурядной. Во-первых, он всегда очень тщательно одевался (костюм, белая рубашка, галстук). Во-вторых, он никогда не вел второстепенных и ничего не значащих разговоров. В-третьих, помимо учебы на факультете журналистики, он поступил еще и на заочное отделение кафедры искусствоведения исторического факультета, и на обоих факультетах учился на сплошные пятерки. И, наконец, в-четвертых, он необыкновенно серьезно относился ко всем общественным поручениям, и в первую очередь к комсомольской работе, за что и был избран на первом же курсе секретарем курсового комитета комсомола.

Дружба Тимофея с Пашкой началась с первых дней учебы в университете, когда они вместе — едва ли не самые яркие личности на курсе — вели конспекты лекций, занимались общественной работой, увлекались античной литературой и однокурсницами, сдавали экзамены и зачеты, выступали на семинарах и собраниях, ходили в туристические походы, организовывали концерты художественной самодеятельности, писали смешные сатирические обозрения и капустники…

Потом с Пашкой Пахомовым случилась метаморфоза — он попал на кафедру физкультуры, неслыханно запустил все науки и начал постепенно разрушать свой образцово-показательный образ золотого медалиста.

Тимофей же, наоборот, день ото дня все больше и больше укреплял свой авторитет и неуклонно двигался вверх по общественной лестнице — именная стипендия, конференции, президиумы.

Но, странное дело, несмотря на разницу в «положении» — именной стипендиат и «хивинец», — Тимофей и Пашка продолжали дружить. Тимофей как бы закрывал глаза на все Пашкины вывихи и недостатки. Стоило им увидеться или оказаться где-нибудь вдвоем, как они мгновенно отсекали друг от друга «шлейфы» своей популярности (один — со знаком плюс, другой — со знаком минус) и как бы снова становились прежними десятиклассниками. По-видимому, та однородная закваска, которую каждый из них получил в школе, борясь за медаль, была сильнее разнородных изменений, происшедших с ними в университете.

На всевозможных бюро, комитетах, активах, инструктажах и просто в личных разговорах многие спрашивали именного стипендиата Голованова: что заставляет его дружить с Пахомовым? Что может быть между ними общего? Ведь если разбираться в этой, с позволения сказать, «дружбе» принципиально, то она подрывает авторитет Голованова, характеризует его, мягко говоря, не с очень хорошей стороны.

Тимофея, когда при нем начинали ругать Пашку, будто подменяли на глазах. Он горой вставал за Пашку, начисто отвергал все предъявляемые тому обвинения, опровергал навешенные на него ярлыки, шел на невыгодные для себя конфликты, ссорился, портил отношения, лез со всеми Пашкиными врагами чуть ли не в драку. Именной стипендиат Голованов не выносил вражды к «хивинцу» Пахомову. С пеной у рта доказывал Тимофей всем и вся, что Пашка представляет собой совершенно не того человека, за которого его все принимают, что Пашка хороший парень, что у него здоровое нравственное нутро, а происшедшее с ним в университете — просто реакция на школьные годы, на зубрежку, учебники, учителей, реакция на все те ограничения, которые неизбежно «накладывает» на себя каждый золотой медалист, чтобы получить медаль. «Почему же у тебя не произошло этой реакции?» — злорадно спрашивали у него оппоненты. «Все люди разные», — философски отвечал Тимофей.