Факторизация человечности - [76]

— Конечно, если какие-то мелкие вариации не приводят к большим различиям, то смысл всё ещё возможно донести. Но если вдаваться в тонкости, то мы с тобой согласимся, хотя Чита может иметь иное мнение, что «большой жёлтый шар» — это правильная языковая конструкция, тогда как «жёлтый большой шар» — пусть и не явно неправильная, но всё-же очевидно ненормальная, хотя никого из нас в школе специально не учили, что размер важнее цвета. Мы — люди, говорящие на одном языке — согласны друг с другом относительно весьма тонких особенностей синтаксиса, хотя никто никогда нас им не обучал. И Хомский говорит, что каждый из пяти тысяч различных языков, на которых говорят сейчас, плюс все языки, на которых говорили в прошлом, следуют одним и тем же правилам. Он, вероятно, прав: мы овладеваем и пользуемся языком с поразительной лёгкостью, так что эта способность должна быть врождённой. Но она не может быть обусловлена генетически — как указывает Либерман, это нарушало бы базовые принципы биологии, которая допускает индивидуальные вариации, являющиеся, собственно, движущей силой эволюции. Кроме того проект «Геном человека»[34] не смог найти никаких генов или их комбинаций, кодирующих предполагаемый языковой орган Хомского. В связи с чем вопрос: если эта способность врождённая, но в ДНК не кодируется, то откуда она берётся?

— И ты думаешь, что из предполагаемого надразума?

Хизер развела руками.

— Логичное предположение, разве нет? И ведь прошиты, похоже, не только языковые способности. Символы также общие для разных индивидуумов и разных культур. Это то, что Юнг называл «коллективное бессознательное».

— Но ведь Юнг наверняка считал это метафорой.

Хизер кивнула.

— Поначалу да. Но похоже, что у нас весьма богатый набор общих символов и идей. Знаешь книгу Джозефа Кемпбелла «Герой с тысячью лицами»? Я её использую в некоторых своих курсах. Мифология одна и та же даже в культурах, совершенно изолированных друг от друга. Как это объяснить? Совпадение? А если не совпадение, то что?

— Снова, значит, твой надразум? Но не слишком ли смелая теория?

— Почему? Вовсе нет. Бритва Оккама отдаёт предпочтение решениям с наименьшим количеством элементов. Постулирование одного элемента — надразума — разрешает массу проблем в лингвистике, сравнительной мифологии, психологии и даже парапсихологии. Это простое решение, и…

Часы на каминной полке отбили четверть часа.

— О! — воскликнула Хизер. — Прости, я не думала, что это так затянется, и… Чёрт, теперь я уже не успею рассказать тебе всё остальное. У нас будут гости.

— Кто?

— Бекки.

Кайл заметно напрягся.

— Не уверен, что хочу её видеть. — Он помолчал. — Чёрт возьми, почему ты не сказала, что она придёт?

Хизер развела руками.

— Иначе ты мог не прийти. Послушай, всё будет о'кей, я…

Звук открывающегося дверного замка; Бекки открывала его сама, не звоня в звонок.

Входная дверь распахнулась. В дверном проёме стояла Бекки; её силуэт чётко вырисовывался на фоне уличной тьмы.

Кайл, вскочивший на ноги, затаил дыхание.

Бекки вошла в гостиную. Пару секунд она молчала. Кайл слышал доносящееся из открытого окна жужжание скиммера и затихающий гомон удаляющейся по улице стайки мальчишек.

— Папа, — произнесла Бекки.

Кайл услышал от неё это слово впервые более чем за год. Он не знал, что делать, и просто стоял столбом.

— Папа, — снова сказала она. — Прости меня, папа.

Сердце Кайла бешено заколотилось.

— Я бы никогда не сделал тебе ничего плохого, — сказал он.

— Я знаю, — ответила Бекки. Она подошла вплотную к нему. — Я так виновата, папа. Я не хотела делать тебе больно.

Кайл не доверял своему голосу. Его по-прежнему переполнял гнев и возмущение.

— Почему ты передумала? — спросил он.

Бекки взглянула на мать, потом опустила взгляд к полу.

— Я… я поняла, что ты никак не мог такого сделать.

— А раньше ты была твёрдо уверена. — Эти слова, резкие и грубые, вырвались прежде, чем Кайл успел их остановить.

Бекки слабо кивнула.

— Я знаю. Знаю. Но… но я посмотрела на работу психотерапевта, к которой я ходила, на приёмы, которыми она пользовалась. Я не знала, что воспоминания можно сфабриковать. — Она на мгновение встретилась с отцом взглядом и снова уставилась в пол.

— Эта скотина, — сказал Кайл. — Сколько бед она нам принесла.

Бекки снова взглянула на мать; между ними шёл какой-то обмен, недоступный Кайлу.

— Давай не будем больше о ней беспокоиться, — сказала Бекки. — Пожалуйста. Самое важное — что всё это закончилось… ну, или закончится, если ты меня простишь.

Она снова посмотрела на отца своими огромными карими глазами. Кайл знал, что его лицо оставалось бесстрастным; он не знал, как реагировать. Его растоптали, облили грязью, изгнали — и теперь всё должно кончиться, вот просто так?

Извинений тут явно недостаточно. Этим ранам понадобятся годы — десятилетия — чтобы затянуться.

И всё же…

И всё же он хотел этого больше, чем чего бы то ни было. Он, разумеется, не молился, но если бы существовало что-то, о чём он мог бы молиться, он молился бы о том, чтобы дочь осознала свою ошибку.

— Теперь ты уверена? — спросил Кайл. — Ты не передумаешь снова? Я не выдержу, если…

— Нет, папа. Никогда, я обещаю.