Факиры-очарователи - [8]

Подозревая, не следил ли очарователь за движениями моего карандаша, заставляя палочку подражать им, я встал и переместился за спину факира, откуда он никоим образом не мог видеть, что я рисую.

Но когда мы вновь сверили наши чертежи, то они оказались совершенно сходными.

Сгладив песок, изборожденный разными фигурными завитками, факир сказал мне:

— Задумай какое-нибудь слово на языке богов (по-санскритски).

— Почему именно на этом языке?

— Потому что духи любят пользоваться этим бессмертным наречием, недоступным для нечистых.

Я взял себе за правило не вступать в религиозные пререкания с факиром и исполнил его приказания.

Я задумал слово, и сейчас же магическая палочка поднялась и начертила на песке слово:

«Пуруча» («небесный производитель»). Это было именно то, что я задумал.

— Задумай теперь целую фразу, — продолжал очарователь.

— Готово.

На песке появились слова:

«Адисете Вейкунтам Гарис» («Вишну спит на горе Вейкута»).

— А может ли вызываемый тобою дух, — спросил я, — написать мне 243-й стих четвертой книги Ману?

Не успел я окончить вопроса, как палочка задвигалась и написала:

«Дармапраданам пуричам тапаза хата кильвизам. Пара-локам найати асу базуантам касариринам».

Что означает:

«Человек, все действия которого направлены к добродетели, и все грехи которого заглажены благочестием и жертвами, достигает небесного жилища, блистая светом в виде совершенного существа».

Уже перестав удивляться верности получаемых ответов, я положил руку на лежавшую на одном из столов книгу, содержавшую выдержки из Риг-Веды, и просил назвать первое слово пятой строки на двадцать первой странице. В ответ палочка начертила:

«Девадатта» («Богом данный»).

Я справился, — оказалось верно.

— Не хочешь ли задумать какой-нибудь вопрос? — сказал факир.

Я кивнул головой в ответ и задумал вопрос: кто наша общая мать.

Палочка начертила на песке:

«Вазунда» («Земля»).

Объяснить все эти явления я не берусь, да и не могу… Ловкость ли это факира или громадная доза магнетизма — не знаю, но я это видел своими глазами и утверждаю, что какие-нибудь проделки были немыслимы, во-первых, потому, что подготовить их заранее факир не имел возможности, а во-вторых, сеанс прошел при ослепительном свете полуденного солнца, и от меня не уклонилось бы ни одно движение факира.

Я сделал несколько шагов по террасе и остановился у ее балюстрады. Кавиндасами последовал за мной. Слева тянулся большой сад, где один из слуг лениво черпал воду из колодца, сливая ее в водоем, откуда она по бамбуковым трубам бежала в комнату для омовения.

Взглянув в этом направлении, факир, улыбнувшись, простер к колодцу свои руки, и вдруг, к ужасу бедняги метора, веревка остановилась, и вытащить ее он, несмотря на все усилия, не мог.

Обыкновенно, всякие препятствия в работе индусы приписывают злым духам и сейчас же начинают петь заклинания, секрет которых покупают, и не очень дешево, у браминов, которые их надувают без зазрения совести.

Перепуганный метор затянул гнусавым и визгливым голосом какие-то заклинания, как вдруг горло отказалось ему повиноваться, и он остался с открытым ртом и выпученными от страха глазами. Но вот очарователь опустил свои руки, и бедняга мог вновь орать сколько угодно, а зачарованная веревка легко вытащилась вместе с ведром.

К этому фокусу я отнесся скептически, т. к. факир мог легко накануне сговориться с кем-нибудь из слуг, работавших в саду раджи.

Но я этого не сказал, и мы вернулись к месту наших опытов. Опускаясь в кресло, я заметил факиру, что сейчас слишком душно, но он, по-видимому, не обратил внимания на мои слова и казался погруженным в какую-то думу. Вдруг со стола поднялся в воздух, лежавший на книге, пальмовый лист, употребляемый индусами вместо веера. Лист приблизился к моему лицу и начал медленно колыхаться предо мною, навевая прохладу. Я еще более удивился, когда услышал, что вместе со свежестью опахало приносит мне точно очень издалека едва уловимые, но довольно ясные звуки наидва, но не индусского, а того, что поют на утренней заре охотники в горах.

Звуки смолкли, веер упал на свое прежнее место, а я остался с мучительным вопросом: неужели я был жертвой галлюцинации, неужели это была иллюзия, сон, но я не сплю, вот моя комната, вот знакомая терраса, вот Кавиндасами, который собирается уйти позавтракать и отдохнуть несколько часов, так как он не ел и не спал целые сутки. Уходя, факир остановился на пороге двери, и, скрестив на груди руки, он, ни на что не опираясь, стал медленно подниматься вверх и остановился в воздухе на двадцать пять-тридцать сантиметров от земли. Дверь была завешана шелковой портьерой, затканной красными, белыми и золотыми полосами, и я ясно видел, что ноги факира пришлись на уровне шестой от полу полосы.

Как только факир начал подниматься на воздух, я схватил свой хронометр и стал следить за стрелкой. От начала поднятия и до момента, когда ноги очарователя вновь коснулись земли, прошло около десяти минут, причем около пяти минут он держался неподвижно в воздухе.

Теперь, когда я думаю об этом явлении, я допускаю мысль, что видел его в магнетическом сне, т. е., что очарователь заставил меня увидеть то, чего на самом деле не было.