Факелоносцы - [75]

Всего три дня как заполыхала граница. Прорыв произошел под Кунетио — Хенгест с Гвитолином и скоттами потоком устремились в пролом пограничного вала, а затем — по дороге к югу, отбросив британские отряды, высланные вперед, чтобы помешать им и хотя бы ненадолго задержать их продвижение, пока не подоспеют главные силы обороны. Спустя какое-то время после этого, не дойдя нескольких миль до Сорбиодуна, Хенгест вдруг свернул на юго-восток к холмам, через которые шла дорога на Каллеву. Он надеялся, прорвавшись к ней, беспрепятственно добраться до самой Венты или, что еще вероятнее, обрушиться на широкую долину в нескольких милях от истоков вод Вектиса и, таким образом, распороть надвое маленькое королевство Амбросия. И план бы его удался, если бы на пути не встали британцы, — наспех собранное войско из равнинных солдат-пехотинцев, горной кавалерии, лучников из Кимру и еще нескольких необученных, присоединившихся в последний момент отрядов с близлежащих окраин Думнония.

Амбросий собрал почти всю британскую армию, сделав ставку на одну эту великую битву, поскольку Амбросий, как и Хенгест, знал, что значит быть игроком. Если их разобьют, это будет конец всему. «Я не могу позволить себе роскошь проиграть битву, — сказал Амбросий много лет назад, — у меня ничего нет в запасе, что могло бы обратить поражение в победу». Тогда это была узда, теперь это стало шпорой. Какая странная перемена, подумал Аквила, прислушиваясь к смешанному гулу лагеря у себя за спиной. Пять лет назад дух британского войска был ослаблен долгим ожиданием. И сейчас, казалось, он должен был бы упасть еще ниже, но этого не случилось. Возможно, его поддерживало какое-то отчаяние, сознание того, что на этот раз перемирия по обоюдному согласию не будет, и это придавало людям мужество. Аквила сразу почувствовал эту перемену в настроении, когда в полдень въехал в лагерь со своими конниками, почувствовал, как что-то непонятное, словно суховей, охватывает войско. Как непостижимы поступки людей, но еще более непостижимо поведение всего войска, не похожее на поведение отдельных людей, из которых оно состоит!

Аквила повернулся и продолжил свой путь. Лагерь гудел, словно барабан, в который кто-то негромко бьет. Сновали люди, цокали копытами лошади, слышался звон молота по походной наковальне — это кузнецы изо всех сил старались в последний момент исправить конскую сбрую; прямо из повозок мастера-оружейника раздавали только что изготовленные стрелы, и дым от костров, на которых варили пищу, шел во все стороны и волнами ложился на быстро темнеющую вершину холма, стремясь опередить поднимающийся ветер.

У ближайшей к Аквиле коновязи горел костер, вокруг которого собралась часть его конников, и тут же неожиданно он увидел Флавиана, в нерешительности стоящего на краю освещенного круга.

На Флавиане была поношенная кожаная туника, слишком широкая в плечах, и, должно быть, он уже побывал в повозке у оружейников, так как длинный меч в простых ножнах из волчьей шкуры висел у него на боку. Ветер косо сдувал на середину лба, как лошадиная челка, его темные легкие, будто перышки, волосы. Шрам пятилетней давности белел освещенный светом костра. Как ни удивительно, Аквиле, который застыл на месте при виде сына, он показался совсем взрослым.

— Флавиан! Как понять твое появление здесь?

— Я хочу принять участие в битве против саксов, — ответил Флавиан, сделав шаг в направлении костра. Он был почти такого же роста, как отец, серьезный мальчик со спокойным взглядом. — В Венте говорят, нужны люди, все мужчины, кто может носить меч.

— Мужчины — да, — сказал Аквила.

— Ты же всегда говорил, что я получу щит, когда мне исполнится пятнадцать лет.

— Ты плохо считал. Тебе еще нет пятнадцати.

— Будет через месяц, — не сдавался Флавиан.

Наступила короткая пауза, затем Аквила сказал тихо, не желая унижать мальчика перед людьми, что стояли неподалеку и могли услышать их разговор:

— Надеюсь, ты не уехал тайком, не сказав матери.

Флавиан покачал головой:

— Нет, отец, мать сама меня прислала.

Снова наступило молчание. Они поглядели друг на друга сквозь дым раздуваемого ветром костра, сквозь барьер, который всегда стоял между ними. Они так никогда и не вернулись к тому, что затеплилось в солнечном дворике пять лет назад. Тогда прошло целое лето, прежде чем Аквила вновь приехал в Венту, и время было упущено. Увидев сейчас мальчика, Аквила подумал, что сын приехал к нему по собственному почину, но, оказывается, его прислала Нэсс.

— Ну хорошо, — сказал он, хотя голос его не смягчился. — Я беру тебя к себе. Ты приехал на Белоногом?

— Да, отец, но…

— Где ты его привязал?

— В том ряду, где Сокол, я только на время, я…

Аквила удивленно поднял брови:

— На время?

— Да. Потому что… — Флавиан колебался, и отец видел, как он сглотнул слюну. — Отец… когда я сюда приехал, мне сказали, что ты на Совете у Амбросия, и я должен был где-нибудь привязать Белоногого до того, как увижусь с тобой и попрошу разрешения. Отец, я хочу свой меч отнести Арту и попроситься к нему в отряд.

Аквилу передернуло, оттого что его подчиненные, стоящие у костра, смотрят на них и слушают их разговор.