Факелоносцы - [67]

Нэсс с раздражением отнеслась к школе. Если он научится говорить правду, владеть мечом и ездить верхом, зачем еще чему-то учиться?

— Помимо всего прочего он должен уметь читать, — доказывал Аквила.

Нэсс на это отвечала смехом, в котором звучали прежние презрительные нотки.

— Читать? Какой толк в чтении? В мире только меч еще что-то значит, для книг в нем больше места нет!

Аквиле больно было это слушать, против этого восставали все уроки Деметрия. Он постарался найти довод, который, как ему казалось, должен был убедить Нэсс:

— Только благодаря тому, что я умел читать, Тормод, мой хозяин, взял меня с собой в лагерь Хенгеста. Не умей я читать, я так бы и умер рабом в Ютландии.

Он не думал, что переубедил ее, но она больше не возражала. И Флавиан стал ходить в школу.

Нельзя сказать, что Флавиан был прилежным учеником, — если только удавалось, он увиливал от занятий, поскольку в книгах тоже не видел особого толка.

Настал день, когда весна еще не вступила в свои права, но все говорило о том, что она вот-вот явится, и заливные луга вокруг Венты превратились в огромный военный лагерь. Аквила со своими конниками трудились целый день, тренируя зеленых новобранцев с кимрийской границы, пытаясь научить их хотя бы слаженно двигаться или по крайней мере различать сигнал трубы и подчиняться ему во время боя. В каком-то смысле это то же, что и конные маневры, которые устраивали в Рутупиях, думал Аквила, уводя Инганиад с учебного поля. Длинные тени ложились на траву, а холмы вокруг были сплошь покрыты какими-то цветами, как бывает, когда цветет черника. Мысленным взором он все еще видел непрерывно меняющиеся краски этого неповторимого по красоте дня: конные отряды и эскадроны проносятся во всех направлениях, послушные голосу трубы; блестящие змеи на остриях пик у командиров эскадронов струятся, как пламя по ветру, — яркие, нарядные, на фоне кустов бледно-желтой, припорошенной пыльцой козьей ивы и лугов, сбрасывающих зимнюю серую одежду. И тут словно она тоже вспомнила этот день, Инганиад тихо заржала. Аквила потрепал ее по теплой влажной холке. Кобыле в этом году будет пятнадцать, и он решил больше не брать ее с собой на поле битвы. Но кому из них двоих это будет тяжелее? На этот вопрос он затруднился бы ответить.

Арт с несколькими из собратьев Амбросия только что покинул тренировочное поле, завершив последнюю учебную атаку, и теперь свернул к ивовым зарослям, чтобы оттуда проследить, правильно ли построились его конники и как эскадрон возвращается к коновязям, а потом к кострам, где уже готовится ужин. Сквозь золотисто-зеленые ветки, пушистые от лопающихся почек, Аквила заметил малиновый плащ Арта и крутой изгиб шеи его белого жеребца, потом шаркнуло и топнуло круглое копыто, звякнули удила, раздался смех, а затем он услышал голос Флавиана.

Аквила объехал низкие густые плети ивняка, обсыпанные пыльцой, и сразу же увидел сына, которому в это время полагалось быть на вечерних уроках: Флавиан стоял, расставив ноги и заложив руки за спину у стремени Арта, и глядел на молодого человека, а тот наклонился к нему из седла.

Улыбнувшись про себя, Аквила вынужден был признать свое поражение — Флавиан уже не первый раз удирал с занятий на кавалерийские тренировки. Но что-то необычное было в позе мальчика: одновременно радость и трепетное обожание, что было заметно даже по его спине, по голосу, чуть хрипловатому от волнения.

— Ну хорошо, а когда мне будет четырнадцать, ты тогда разрешишь мне ездить с тобой? Я ведь уже хорошо езжу верхом… Ты разрешишь?

Его слова неожиданно больно ранили Аквилу. Ведь это он научил Флавиана скакать на лошади, урывая крохи времени, которого у него не было, но с ним мальчик никогда так не говорил.

Когда Пескарик только родился, девять лет назад, Аквила надеялся, что они с ним станут друзьями, такими же, как они были с отцом, но почему-то этого не произошло. Он не понимал почему — он вообще редко замечал, когда что-то шло не так, а заметив, огорчался. Может быть, все дело в том, что он утратил в жизни что-то важное?

Флавиан был настолько во власти своего страстного желания стать одним из приближенных Арта, что даже не услышал тихого стука копыт Инганиад. Аквила резко остановил лошадь и сказал сухо, но как бы в шутку:

— Ах, Флавиан! А я-то считал, что ты будешь служить в моем отряде, когда войдешь в возраст и сможешь носить щит. Так, значит, ты меня покидаешь?

Флавиан подскочил при звуке отцовского голоса и обернулся — и тотчас же трепетная страстность в его лице погасла, как гаснет свет.

— Отец, я… я не знал, что ты здесь, — пробормотал он.

— Конечно не знал. Охотно тебе верю. Это, впрочем, не имеет значения, твои планы на будущее пока отложим до будущего. А в настоящий момент ты должен быть у брата Элифия и учиться читать слова, в которых больше одного слога. Ты слишком любишь пропускать занятия.

Все это было сказано тоном гораздо более язвительным, чем он предполагал. Он видел, как побледнел Пескарик, как лицо его вдруг стало несчастным, хотя на нем и появилось выражение гордости, — обычная его защитная реакция, когда ему хотелось плакать. Он видел, как Арт неожиданно подался вперед, словно собираясь дотронуться до плеча своего маленького друга, но удержался. И он вдруг понял, как бы ни воспринял это мальчик, ему, Аквиле, все равно придется исправлять положение. Он заставил себя улыбнуться и поспешно сказал: