Фадеев - [120]

«Берггольц говорила о Фадееве как о друге молодости: она была с ним на «ты», но утверждала, что он мог быть и прекрасен и ужасен», — вспоминает известный критик Владимир Лакшин. Но и она, О. Ф. Берггольц, свои оценки фадеевского характера основывала на простой и далекой от истины версии, что Фадеев — всемогущий человек. Однажды она упрекнула его в том, что он не спас кого-то из литераторов, кого бы мог спасти, как она считала. Фадеев ответил с горечью: «Ты бы, Ольга, молчала, я такую беду от тебя отвел».

Спустя много лет стали писать о том, что кто-то из репрессированных литераторов простил Фадеева, а кто-то не простил. Чаще всего в числе непростивших называют имя Ивана Сергеевича Макарьева. Идут в ход догадки, домыслы. Об этом случае стоит сказать подробно, поскольку именно миф о вине Фадеева перед Макарьевым достаточно широко распространен в писательской среде.

Иван Сергеевич вернулся в Москву после настойчивых ходатайств А. А. Фадеева совсем разбитым, больным человеком, страдающим алкоголизмом.

Его избрали секретарем парткома в Союзе писателей, пробыл он на этой должности недолго, так как пропил, а может, частью потерял партийные взносы и, не выдержав позора, покончил жизнь самоубийством.

В литературе же И. С. Макарьев человек достаточно случайный — не писатель, не критик. Во времена РАПП занимал административные должности. После образования Союза писателей остался не у дел и уехал в Сталинград, где редактировал областную газету. Затем был оклеветан и репрессирован.

Фадеев никогда не сомневался в его политической честности. Но с 1932 года они встречались редко, да и то на людях.

В апреле 1955 года Фадеев дает пространную характеристику своему товарищу в письме в Главную военную прокуратуру:

«В годы работы в Северо-Кавказском крае И. Макарьев известен мне как редактор краевой крестьянской газеты, называвшейся, если не ошибаюсь, «Советский пахарь». В этот период я работал заместителем заведующего отделом печати Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) и исполняющим обязанности редактора краевой газеты «Советский Юг», издававшейся в том же издательстве, что и «Советский пахарь».

Будучи назначен на должность редактора газеты, Макаръев последовательно и до конца проводил партийную линию и принадлежал к передовому активу организации.

И. Макарьев еще в Ростове-на-Дону помогал в работе Ростовской ассоциации пролетарских писателей и высказывался на собраниях и в печати по вопросам литературы. В конце 20-х годов он был вызван в Москву для работы в Правлении Российской и Всесоюзной ассоциации пролетарских писателей. В этой организации состояло тогда подавляющее большинство пролетарских писателей и в первую очередь писателей-коммунистов. До определенного периода она играла положительную роль. Но к ней примазывались и чуждые элементы, она допускала немало ошибок сектантского характера и в конце концов противопоставила себя большинству писателей, вышедших из среды интеллигенции и вставших к тому времени на позицию советской власти. Таким образом, РАПП и ВОАПП стали тормозом в развитии советской литературы и были ликвидированы решением ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года.

И. Макарьев разделяет вместе с нами, писателями-коммунистами, участвовавшими в руководстве этой организации, как заслуги, так и ошибки в ее деятельности и, разумеется, не может нести большей ответственности за них, чем многие другие писатели-коммунисты, занимающие и посейчас видное место в советской литературе. Я имею в виду А. Серафимовича, М. Шолохова, А. Фадеева, А. Суркова, Ю. Либединского, В. Ермилова, А. Афиногенова и многих других.

В период после ликвидации РАПП И. Макарьев, как и некоторые другие деятели этой организации, вызвал нарекания со стороны некоторых писателей, в том числе и с моей стороны, за то, что перестал активно выступать по вопросам литературы. Учитывая, что это был период еще не изжитой групповой борьбы в литературе, эти нарекания носили подчас острую форму. Но нельзя не учитывать, что И. Макарьев не был писателем или критиком, а был партийным работником-журналистом, направленным для помощи писательской организации, и поэтому отход И. Макарьева от литературных дел и переход его на другую работу был вполне естествен. Вряд ли это обстоятельство может вызвать сомнение в позиции Макарьева по основным вопросам партийной политики, включая и политику в области литературы.

Объективно оглядываясь сейчас на то время, я не вижу оснований к тому, чтобы подозревать И. Макарьева в двойственности, и считаю его политически честным человеком.

Ал. Фадеев».

Одновременно Фадеев отправляет письмо и самому Ивану Сергеевичу, где уверяет «дорогого Ваню», что «мы, разумеется, не только встретимся для «беседы», а вообще будем встречаться, как только я выйду из больницы, и до конца дней наших».

«Нужно ли говорить, — продолжает далее Фадеев, — что и у меня не было никаких сомнений в твоей невиновности; в те времена и позже, когда приходилось разговаривать с Либединским, Валей Герасимовой, Ермиловым, считали, что это «ошибка», вызванная чьими-либо ложными показаниями или клеветой. Теперь, конечно, понимаем, что не ошибка, а преступление в ряду других таких же преступлений тех и более поздних лет. Несколько месяцев назад прокуратура военная обратилась ко мне за твоей характеристикой, я ее дал незамедлительно, копия у меня хранится, и я ее тебе покажу».