Face control - [5]

00:20. «Пропаганда». Огромная толпа у входа бьется в конвульсивных попытках попасть внутрь. Я обхожу очередь и здороваюсь с секьюрити. Промоутер Франческа машет мне рукой. Сдаю в гардероб куртку от Gucci и, не переставая кивать головой, целоваться и пожимать руки, пробираюсь к бару. Мой путь лежит через заполненный разношерстной толпой танцпол. Шквал музыки, света и дыма обрушивается на меня, я протискиваюсь сквозь потные, липкие тела танцующих. У бара стоит компания иранцев: вечно обдолбанная Сабина – маленькая, бритая наголо, в широченной красной юбке и кожаном ремне, затянутом на тощей голой груди, здоровый лысый парень Пэт с любовно выращенными курчавыми баками, старый тусовщик Роджер в неизменном удлиненном сером пиджаке и еще кто-то.

– Хочешь курнуть? – кричит мне на ухо Пэт.

Я отрицательно мотаю головой – ненавижу это дерьмо. Показываю Пэту на бармена и кивком приглашаю выпить.

– Ром-кола, – орет Пэт.

Пока я заказываю стоящему за стойкой, смутно узнаваемому пареньку два рома, откуда-то сбоку появляется Артур Кузнецов. Несколько лет назад я учился вместе с ним, сейчас он поставляет в «Пропаганду» импортный алкоголь.

– Будешь? – спрашиваю его я.

– «Лонг-айленд», – говорит Артур. – Кстати, познакомься – это Витя, он совладелец «Пропаганды».

Рядом с Артуром стоит и протягивает мне руку невысокий молодой человек с ярко выраженным косоглазием.

– Вам нравится у нас? – спрашивает он.

– Прекрасно, – отвечаю я, – очень душевно. И все такое деревянное.

Меня внезапно начинает тошнить. «Почему эта дрянь не позвонила, почему она вообще никогда не звонит, неужели так трудно набрать номер?» – думаю я. Я обвожу взглядом толпу, лица близких и далеких знакомых. «Пропаганда» – тусовочная коммуналка: вон та девочка, которую я трахнул в мае, этот парень был с ней в тот же месяц, его подруга спала с толстым англосаксом, который тогда поругался с этой блондинкой. Иногда мне кажется, что я состоял в интимной близости со всеми. Липкий пот покрывает меня с головы до пят, мне хочется в душ. Тошнота усиливается. «Надо валить отсюда», – решаю я и начинаю продираться к выходу.

02:00. Низкие потолки «Джаз-кафе». Коллекция богемных персонажей, расположившихся за столиками. Веселая компания южков у стойки. Манекенистые девицы на танцполе. Мрачные люберецкие бригадиры в неизменной «Праде». И промоутер Синиша, как связующее звено между ними всеми. Я приехал сюда с модельером (или желающей слыть модельером?) Олей. Мы случайно столкнулись на Мясницкой, когда я вышел из «Пропаганды» и радостно ловил иссохшим ртом тяжелые дождевые капли. Преодолев толпу у входа, пройдя двойной face control, обнявшись с радушным Синишей, облобызавшись со всеми возможными знакомыми, мы очутились в самом пафосном месте Москвы.

Я невольно ищу глазами Бурзум, хотя знаю наверняка – ее здесь нет. Она вряд ли захотела бы встретиться со мной случайно. Мы пьем текилу-бум и заводим долгий спор о бельгийских и итальянских дизайнерах. Оля утверждает, что нет никого круче, чем Dirk Bikkembergs, я, хотя в целом мне по хую, болею за Dolce & Gabbana.

– Понимаешь, – гоношится Оля, – твои пафосные южные пидоры всего лишь уличные хулиганы, подсмотревшие стиль на вельможном балу. Глупое позерство и любовь ко всему блестящему, пышному, чрезмерному – обрывки старых, вышедших в тираж тенденций!

– Между прочим, Сальвадор Дали говорил, что мода – это то, что уже вышло из моды.

– Ну, это, наверное, какая-то сухумская мода. Чисто хачевый фасон, смешанный с гомосексуальной реакционностью.

– Мне странно, что ты ведешь столь гомофобские речи! Никогда не подозревал тебя в фашизме.

– При чем здесь фашизм? У меня куча друзей геев. Но не стоит быть излишне политкорректным, когда отстаиваешь свое мнение, мы же не в Америке, блядь. Ты, кстати, однажды под таблеткой говорил, что в детстве сам был скином. Интересно, как это сочеталось с твоим еврейством и бисексуальностью?

– Верно. Но, во-первых, мне было очень мало лет, а во-вторых, главным было не содержание, не идеологическая начинка, а эстетика движения. Уже только основной символ – изображение накачанного бритоголового, распятого на кресте, несет, по-моему, ярко выраженный гомосексуалныи подтекст. К слову, ты в курсе, Оленька, что в мире довольно много скинхедов-гомосексуалистов, организаций, подобных The Real Gay Skins, есть движения скинхедов-евреев и даже негров, а уж левых радикалов среди них и подавно намного больше, чем нацистов?

– Боже мой, Мардук, откуда в твоей башке вся эта информация?

– Просто мне это все более-менее интересно. Я люблю рассматривать под лупой то, что обывателями зовется мировым злом.

– Тебе вообще интересно зло, гадкий мальчик.

– Мне интересна семантика зла. Она притягивает меня, я стремлюсь стать еще хуже, чем есть на самом деле.

– Хуже уже некуда, Мардук!

– Мне кажется, ты удалилась от темы нашей беседы, – я заказываю еще по текиле-буму, – вернемся к Стефано и Доменико?

– Чтобы ты продолжил защищать этих провинциальных гомиков?

– Известно, что мужчины-геи – лучшие дизайнеры.

– С чего бы это?

– Потому что они действуют вне традиционных сексуальных ролей. А твой Дирк – это всего лишь тренд в clubwear.