Face control - [3]

– Так в том-то и дело, что мы по своим клиентам эти услуги будем со скидкой продавать, – Миша снова улыбается. – Ну и сами, если что.

Федосов не выдерживает:

– Миш, ты все же думай, когда предложения вносишь. Хорошо, ребята свои, а то с тобой опозоришься!

Михаил обиженно умолкает. Мы с Аркатовым переглядываемся и, не удержавшись, прыскаем со смеху. Федосову это неприятно, он ерзает в кресле и принимается читать наш финансовый отчет. Повисает торжественная и немного нервная тишина. Я демонстративно выключаю мобильный, Аркатов, глядя на меня, делает то же самое. Иван вновь начинает ерзать, видно, что-то в отчете ему не нравится. «Давай, давай, – думаю, глядя на инвестора, – не парься, отчет прекрасный». Поддавшись гипнозу, Федосов успокаивается и, ничего не спрашивая, дочитывает до конца.

– Ну как, нормально? – спрашиваю я.

– Да вроде. – Иван явно стесняется, но все же говорит: – Там по Хвеженко только я не понял, вы чего ему так много денег дали?

– Сколько? – успевает встрять блаженный Миша.

Аркатов задумчиво смотрит в окно на эрекцию соседнего здания Газпрома. Никогда раньше не замечал его увлеченности архитектурой.

– Дали ему двушник, – говорю я отчетливо.

– Так много? – удивляется Миша.

– Нормально, а иначе не получили бы согласования.

– Целых две тысячи долларов? – не перестает изумляться Михаил.

– Хвеженко не просто чиновник, а первый заместитель Крылова. К нему вообще на кривой кобыле не подъедешь.

– Нет, ну надо же, – Миша всем своим немного растерянным видом символизирует недоумение, – сколько сейчас чиновники берут!

Мы оба смотрим на Федосова. Он кряхтит.

– Вопросы надо быстро решать.

Я начинаю беситься. Конечно, внутренне я понимаю, что такие люди, как Миша, не достойны и грамма моего благородного гнева. Только презрения и омерзения. Не совсем кстати вспоминаю, что сегодня пятница, а значит…

– Миш, – говорю я очень мягко, – в следующий раз ты сам к нему съезди и попробуй договориться, за штуку там или за пятихатку. Только рады будем.

– Ладно, – говорит Иван, – давайте чаю попьем.

15:00. Офис. Стремительно врываюсь в надежде застать своих сотрудников за чем-то недозволенным. Вот, например, если бы начальник отдела продаж Востряков рубился в Doom, секретарь Марина безостановочно трещала по телефону с какой-нибудь безмозглой подругой, а в бухгалтерии вовсю праздновали день финансиста! Отвел бы я душу, поимел бы их не по-детски! К сожалению, все тихо и спокойно. Востряков мучает в компьютере таблицу заполняемости рекламных щитов, Марина отвечает на звонки потенциальных клиентов, а в бухгалтерии пусто – все умчались по фондам.

– Так, – говорю я Аркатову, – звони в «Никемед», они нам за прошлый месяц должны. Если до двадцатого не оплатят, снимем все их плакаты. На эти щиты у Вити, – я киваю на Вострякова, – очередь стоит. Потом все же свяжись с Радио-5, скинь им адреса самых дерьмовых щитов, пусть выбирают, если получится. И, в конце концов, поговори ты с Хвеженко, пора уже согласование получать.

По внутренней АТС звонит Марина:

– Там Маркин на линии.

– Давай. – Я жду, пока она переключает.

– Здорово, Гоги, – Маркин изображает грузинский акцент. – Наконец-то я до тебя дозвонился. Все по бабам, по блядям шляешься в рабочее время.

– По мужикам, – говорю я, – по бабам немодно.

– Ну да, ты же у нас продвинутый. Такая пидарская продвинутость.

– Я, между прочим, на совещании у Федосова сидел, телефон пришлось отключить.

– Сейчас-то хоть включил?

– Включил, включил. Ты чего хочешь, говори по существу.

– Да дельце одно есть.

– Ну-ну, – подбадриваю я собеседника, – что за дельце? Если, к примеру, хочешь подарок мне сделать, я сейчас продиктую реквизиты нашего офшора, скинешь лавэ туда, и порядок.

– Почти угадал, Гоги. Просто есть знакомые, которым надо деньжата разместить. Инвестировать, – тон собеседника становится чересчур пафосным.

– А люди-то нормальные или опять какой-нибудь Федя Крымский?

– Не волнуйся, не бандюки.

– Да ладно! Порядочные люди с такими уродами, как ты, не общаются.

– Ага, только такие ущербные, как ты.

– Ладно, – продолжать разговор в подобном ракурсе надоедает, – давай встретимся в понедельничек.

В дверь кабинета просовывается голова Марины:

– Вам по другой линии жена звонит.

– Все, Мара, – я становлюсь серьезным, – мне из мэрии звонят, не могу больше разговаривать, – и переключаюсь на жену.

Света говорит какие-то простые слова, пытается планировать выходные, распределить обязанности, дать поручения. Я отрешаюсь и слушаю ее монолог как фон, некую музыкальную заставку.

17:30. Офис. Из своей комнаты слышу, как хлопнула входная дверь и в контору вошла Бурзум. Я узнаю ее по звуку шагов, по шуршанию юбки, по еле слышному: «Привет, как дела». Бурзум входит в мой кабинет.

– Ты занят? – спрашивает она.

– Закрой дверь и иди сюда, – говорю я ей из-за стола.

Медленно, как бы недоверчиво, она приближается. Взгляд скользит по ее худой фигурке, затянутой в траурное японское платье, бледному, почти серому лицу, черным волосам.

– Где была? – сухо спрашиваю я.

– Сначала у клиентов, потом в типографию ездила, оригинал-макет возила. Верстка не шла, вот и проторчала там два часа.