Face control - [47]

– Тебя приняло, Мардук, – по-детски радуется Бурзум. – Тебя с твоими затяжными марафонами стало принимать конкретно и сразу даже от травы. Вот круто!

– При чем здесь «приняло»? – Я пытаюсь продолжить мысль: – Просто я антиглобалист. Борец с корпорациями. Знаете, почему я ненавижу свою страну? Потому что Россия и есть самая настоящая корпорация. Жесточайшая государственная машина, катящаяся куда-то бессмысленно…

– Бессмысленно? – перебивает меня Яна.

На мгновение взгляд вновь притягивается к ее груди. Кожа, наверное, нежная, белая, а соски… Скорее всего, большие и темные, твердеющие при любом, даже случайном, прикосновении.

– Все глобальное и не имеющее души – бессмысленно. Какая душа может быть у государства? Ни у него, ни у какой другой корпорации души нет. Ну как, например, у маленькой армянской хлебопекарни в Отрадном она есть, пусть маленькая и хачевая, но есть, а вот у хлебозавода номер девять нет. Сколько ни ищи эту самую душу в предприятии, выпускающем тонны булок в день, все равно не найдешь.

35

8 марта, понедельник

10:20. Пражский аэропорт. Бурзум молчаливо и мрачно курит один Salem за другим. Я тоже не разговорчив, после вчерашней ссоры чувствую себя, в буквальном смысле этого слова, выпотрошенным.

«Как же получается, что пустяковая обидка, кинутая то ли мной, то ли Бурзум, выросла в большую свару? – Размышлять неохота, но мысли сами, проворным десантным отрядом, лезут в черепную коробку. – Стоило ли мне уходить? Похоже, сознательно ее спровоцировал. Ведь ясно было, что не останется Бурзум одна, в злости метнется за мной в город, а гордость не даст следовать по пятам и… кто знает, чем и где все это закончится? Когда вернулся, оттаявший и пьяный, Бурзум не было. Маленький червячок снова ухватился за сердце. Вот тебе, идиот, знал же, предугадывал! Пошла, сука, крутить жопой в ночных полубардаках, сниматься каждому встреченному усатому славянину. Дрочишь от тоски в пустом номере гостиницы „Европа“, а твою девочку, может, уже который час натягивает кто-то большой и грузный, ебет в догги стайле на диване, кухонном столе или подоконнике. Сиди теперь, вытирай сопли. Хлопнул дверью, проторчал три часа в безжизненном баре, выжрал поллитра абсента? Что за результат? Ревность, опротивевший Staropramen под пошлый саундтрек местного MTV и саднящее, такое знакомое, но от этого не ставшее безболезненным, чувство глобальнейшего одиночества».

Ранним утром, собираясь на самолет, обнаружил вокруг шеи странную красноватую сыпь.

– Похоже на сифак, – авторитетно заявила Бурзум. – Суешь свой член всюду…

Я сел на измену, которая не покидала меня до самого Шереметьева.

16:50. Шереметьево-2. За все время полета мы не сказали друг другу и десятка слов. Бурзум продолжает курить. Я ловлю такси. В машине по-прежнему храним молчание. Только уже неподалеку от дома Бурзум вздыхает:

– Черт, я забыла в гостинице очки. Те, что ты купил мне, от Fendi.

Целую ее на прощанье. Губы холодны и безразличны.

17:30. Мосфильмовская улица. Кожно-венерологический диспансер № 12. Прямо с сумками вваливаюсь в кабинет врача.

– У меня сыпь какая-то, не посмотрите?

Врач, потертая жизнью женщина средних лет с остатками былой красоты на увядающем лице, улыбается:

– Значит, неплохо отдохнули, да?

19:10. Дома. Нельзя сказать, чтобы родственники были рады моему приезду. Во всяком случае, не жена. Старается выглядеть приветливо, но по настороженно-подозрительным взглядам, бросаемым украдкой, определяю, что Света не в духе.

– Что-нибудь не так? – спрашиваю.

Надо же, а я-то, оказывается, соскучился!

– Все в порядке. Нормально, – она отвечает тихо, мне практически приходится читать по губам, – все равно, даже когда ты в Москве…

– Что, когда я в Москве?

– Не важно.

– Ну как это не важно! Мы давно не виделись, я только приехал, и вот, какие-то непонятки! – растерянно пожимаю плечами. Мне всегда хорошо давалась этакая беспомощная растерянность. По-моему, она должна вызывать сострадание.

– Просто я не вижу разницы, здесь ты или где-нибудь вдали от дома. Ты все равно давно живешь вне нас. Сначала ты противопоставил себя социуму, обществу, которое ты презрительно называешь нормальным, теперь семье.

– Подожди, Света, во-первых, я и не думал никому себя противопоставлять. В противном случае я бы давно отдыхал в Кащенко.

– Так тебе там и место. Ты ведь давно уже сдвинулся. И сам знаешь из-за чего. Я думаю, у тебя необратимые процессы в психике.

– Почему?

– Из-за наркотиков. Ты очень изменился за последние два года. Конечно, наркотики присутствовали в твоей жизни и раньше, но сейчас, мне кажется, ты уже не можешь и нескольких дней прожить без изменения сознания.

– Ты привез мне подарок? – прерывает ее сын.

22:15. Набираю номер Бурзум.

– Это аллергия. Я был у доктора.

– Уже?!

– Ты же знаешь, меня парит неопределенность.

– Ну ты и трус, Мардук! – просто чувствую, как она улыбается. – А я уже думала – наградил меня, скотина.

– Интересно, почему это я? Ты что, святая?

Бурзум выдерживает благородную паузу.

– Знаешь, гадкий Мардук, мне хватает, что я, замужняя вообще-то женщина, тусуюсь с таким подозрительным типчиком, как ты.