Фабиола - [5]

— Я не умру вся, как говорит ваш поэт: «Я не весь умру» (Гораций), — сказала Сира с воодушевлением, которое опять удивило Фабиолу. — Я верю, что наступит день, когда мертвые восстанут, и я не буду тогда, как теперь, твоей рабыней, но человеком свободным, равным тебе; эта надежда живет в моем сердце.

— Безумные фантазии, свойственные жителям Востока, они только отвлекают тебя от твоих обязанностей. Из какой школы философии ты их почерпнула? Я никогда не читала ни о чем подобном ни в греческих, ни в латинских книгах.

— Я училась в школе моей родины, в той школе, где не различают грека и варвара, человека свободного и раба.

— Как? — возмущенно воскликнула Фабиола, — ты уже недовольна тем, что воображаешь себя свободною после смерти, ты еще осмеливаешься теперь, в этой жизни, считать себя равною мне!? Пожалуй еще ты думаешь, что ты выше меня? Ну, говори немедленно и без уверток; да или нет? Считаешь ли ты себя равною мне?

Фабиола приподнялась на своей кушетке, и, снедаемая досадой и недоумением, пристально смотрела на Сиру.

— Ты выше меня по происхождению, по богатству, по образованию, по красоте, по уму, но если я должна сказать истинную правду...

Сира умолкла и, казалось, колебалась, но Фабиола повелительно взглянула на нее, и она продолжала:

— Суди сама, кого я могу считать нравственно ниже: богатую ли патрицианку, которая сама признается, что жизнь ее окончится также, как жизнь любого животного, или бедную невольницу, которая верит, что дух ее после смерти будет жив и вознесется к Богу.

Глаза Фабиолы засверкали, гнев овладел ею. Она чувствовала, что первый раз в жизни получила урок, была унижена, и кем же? — рабыней! Она схватила свой кинжал и бросила его в Сиру. Кинжал впился в руку Сиры и из глубокой раны заструилась кровь. Сира заплакала от боли. В ту же минуту Фабиола опомнилась. Ей стало стыдно — стыдно перед невольницами и перед самой собою; но она была избалована, надменна, она не научилась видеть в рабыне человека, существо разумное и ей равное, и потому, стыдясь внутренне, не могла не оценить низости своего поступка. Ей стало жаль Сиру, как было бы жаль раненую собаку, и она обратилась к ней почти ласково:

— Поди и скажи Евфросинии, чтоб она перевязала твою руку. Я не хотела тебя так больно ранить. Но постой, я хочу заплатить тебе за мою вспыльчивость.

Она взяла со стола дорогое кольцо и дала его Сире.

— Возьми его, — сказала она, — сегодня можешь не заниматься работой.

Совесть Фабиолы успокоилась; она считала, что подарком можно загладить всякое оскорбление.

На следующее воскресенье в христианской часовне между вкладами в пользу бедных появилось изумрудное кольцо; старый священник Поликарп подумал, что какая-нибудь богатая патрицианка, исповедывавшая втайне христианскую веру, пожертвовала его...

Во время сцены, происходившей в комнате Фабиолы, туда незаметно вошла молодая гостья. В покоях римлянок двери очень часто заменялись дорогими занавесками, так что гостья могла войти незамеченной, тем более в ту минуту, когда Фабиола, разгневавшись, ранила свою невольницу.

Когда Сира повернулась, чтобы выйти из комнаты, она почти испугалась, увидев на красном фоне занавесок бледную, неподвижную фигуру молодой девушки, которая была ей знакома. Эту девушку звали Агнией; ей было не более 14 лет. Она была одета в простое белое платье, лишенное всяких украшений. Лицо се выражало кротость и ясность, глаза ее походили на глаза голубки, да и вся она напоминала собой голубку.

Агния была единственной дочерью богатых и знатных людей и доводилась двоюродною сестрой Фабиоле. Несмотря на разницу лет, Фабиола нежно любила ее. Мы уже сказали, что Фабиола была властной и высокомерной. Только два лица могли укротить ее нрав: Евфросиния и Агния. Фабиола принадлежала к числу тех женщин, которые не умеют любить вполовину и, полюбив раз, любят всем сердцем и готовы сделать все для любимого человека.

— Дожидайся меня в прихожей, — шепнула Агния проходившей мимо Сире.

— Как это мило с твоей стороны! Спасибо, что ты зашла, — сказала Фабиола Агнии, — ты останешься ужинать с нами. Отец пригласил двух приезжих иностранцев, и я должна принять их. Один из гостей мне любопытен. Это Фульвий, о богатстве, уме и талантах которого кричит весь Рим, хоть никто точно не знает, кто он и откуда к нам появился.

— Не благодари меня, милая Фабиола, — ответила ей Агния, — я сама рада, когда родные отпускают меня к тебе.

— А ты, как и всегда, одета в белое, — сказала Фабиола, осматривая Агнию, — и опять без серег, без колец и без ожерелья! Ты похожа на весталку или на невесту. Но что это? — не крикнула вдруг Фабиола, что это за пятно? Это кровь! Иди переоденься; я сейчас прикажу дать тебе одну из моих накидок. Ни за что, — сказала Агния, — правда, это кровь, и кровь бедной невольницы, но в моих глазах она благороднее и чище моей и твоей крови.

Фабиола поняла, что Агния была свидетельницей ее низкого поступка, и что Сира, проходя мимо Агнии, испачкала ей платье. Она чувствовала себя униженною, она стыдилась самой себя, но не хотела показать этого, и потому сказала с досадой и горечью: — Тебе, верно, хочется перед всем светом обличить мой неукротимый и заносчивый нрав и объявить всем, что я слишком строго наказала дерзкую рабыню?