Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик - [138]

Репутация и заслуги

Разрыв между реальностью и представлениями о ней, отразившийся в психологической неустойчивости Булгарина, характерен и для ситуации с оценкой булгаринского вклада в русскую словесность – как самим писателем, так и его современниками и последующими поколениями. Булгарин писал «нравственно-сатирические романы и очерки, воображая себя совестью России; исторические романы – считая себя русским Вальтером Скоттом; ‹…› литературную критику и фельетоны – думая о себе как о российском Аддисоне и Стиле; ‹…› утопии – представляя себя великим русским визионером»[1182]. В то же самое время, и особенно после смерти Булгарина, о нем нередко писали как о «второсортном литературном поденщике (second-rate hack), продажном журналисте, реакционере, предателе, ‹…› шпионе и человеке, объявившем вендетту Пушкину (nemesis of Pushkin). Из всех этих тропов справедливо разве что обвинение во второсортности» (Тумим, с. 358).

Первоначальный писательский успех Булгарина возник «не из-за высокого уровня его романов, а скорее потому, что эти романы недолгое время были чуть ли не единственными прозаическими художественными произведениями, заполнявшими существовавший литературный вакуум» (Алкайр, с. 159). При всех жанровых нововведениях, которыми Булгарину обязана русская литература, «корни его определенно оставались в XVIII в., ‹…› и сам он так никогда и не перерос предромантический период»[1183]. Главным достижением Булгарина на почве русской словесности было «указание пути другим, более талантливым, а следовательно, способным преодолеть булгаринские недостатки» (Васлеф, с. 165)[1184]. За пределами же России в первую очередь именно благодаря Булгарину возник интерес к русской литературе, которая до него не казалась «содержащей в себе ничего настолько любопытного, чтобы взять на себя труд изучить русский язык»[1185].

Еще одно стандартное обвинение в адрес Булгарина, обвинение в плагиате, при ближайшем рассмотрении тоже оказывается несостоятельным. «Это правда, что многие литературно-критические и исторические произведения Булгарина – парафразы или даже прямые переводы с европейских языков. Но в начале XIX в. подобное все еще допускалось, и предстоит сделать многое, дабы выяснить, кем, у кого и при каких обстоятельствах нечто было позаимствовано»[1186]. Проиллюстрируем данное утверждение конкретным примером.

Согласно ряду источников (см., например: Моха, с. 123), в 1821 г., на заре своей издательской деятельности в России, Булгарин опубликовал под собственным именем принадлежащий выпускнику Виленского университета, видному филомату и филологу-классику Юзефу Ежовскому (ок. 1783 – 1855) русский перевод комментария к избранным одам Горация, надеясь, что он станет гимназическим пособием и будет хорошо продаваться (российская классическая филология на тот момент заметно уступала польской по уровню)[1187]. В действительности инициатива перевода принадлежала другу и родственнику Ежовского, Викентию Пельчинскому (ок. 1795 – 1855), тоже обучавшемуся в Виленском университете, но к началу 1820-х оказавшемуся в булгаринском кругу в Петербурге и служившему чиновником для особых поручений при министре народного просвещения князе А. Н. Голицыне. Пельчинский и вовлек Булгарина в проект, сначала в качестве переводчика, а затем и издателя. Имя Ежовского как автора комментария, явно с его ведома и согласия, было должным образом названо в предисловии к русскому изданию, хотя и не на титульной странице оного.

«Весьма вероятно, что Пельчинский и Булгарин ‹…› пришли к заключению, что шансы книги на успех сильно возрастут, если имя Ежовского будет скромно упомянуто в предисловии, а на титульном листе появится имя редактора русского издания, Булгарина, который ‹…› уже приобрел известность в интеллектуальных кругах столицы и завел контакты среди многих влиятельных персон»[1188], включая попечителя Петербургского учебного округа Д. П. Рунича и попечителя Казанского учебного округа М. Л. Магницкого. Увы, расчет не оправдался: получить одобрение на распространение книги в качестве гимназического пособия не удалось – отчасти из-за обширного комментария, сделавшего книгу непригодной для учеников[1189], отчасти из-за завышеной цены[1190]. Булгарин сделал хорошую мину при плохой игре и подарил тираж в 1000 экземпляров гимназическим библиотекам. Иногда книгой награждали усердных учащихся. Иногда ее использовали как пособие для учителей и дополнительное чтение для продвинутых учеников[1191]. И как повод для несправедливых обвинений Булгарина в плагиате.

По словам Тумима, посмертная репутация Булгарина пострадала, потому что историки литературы были интеллектуалами, «с подозрением относящимися к деньгам и воспринимавшими усилия Булгарина заработать на жизнь как нечто нечистое» (Тумим, с. 6)[1192]. В результате деятельность Булгарина оказалась «настолько связанной со сплетнями, интригами, слухами и обвинениями, что сомнительно, сможет ли кто-либо когда-либо составить абсолютно точное его жизнеописание» (Васлеф, с. 5). Это-то обстоятельство и продолжает привлекать к Булгарину внимание исследователей. «Влияние Булгарина на русскую литературу бесспорно» (Васлеф, с. 224), а значит, булгариноведение, в том числе англоязычное, будет развиваться и в дальнейшем.