Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик - [110]

. Этот эпизод положил начало длительной войне двух литераторов, которые пользовались всеми средствами, чтобы дискредитировать своего противника. В ход шли и пасквили[955], и доносы[956], даже мелкие бытовые пакости[957]. До определенного времени следы неприязни двух журналистов были в основном скрыты от публики. Однако в 1827 г. Воейков начал издавать журнал «Славянин», почти в каждом номере которого печатались выпады против Булгарина; последний в свою очередь не оставался в долгу. Эта журнальная война, в которую впоследствии оказались втянуты все новые и новые лица, продолжалась три года, вплоть до января 1830 г., когда по распоряжению Николая I Греч, Булгарин и Воейков были посажены на гауптвахту[958]. Результатом этой войны явились и несколько новых строф «Дома сумасшедших». Они многократно цитировались и комментировались, но все же в них до сих пор остаются неявные подтексты, понятные только при сопоставлении их с полемическими статьями в периодике. Среди этих строф есть и две строфы про Булгарина.

Сохранилось три автографа «Дома сумасшедших» с этими строфами[959]. Все они относятся к первой половине 1830-х годов. Самый ранний из них, несомненно А1: в нем первоначально присутствовала вторая редакция строф про Греча[960], но строф про Булгарина еще не было. Они дописаны после всего текста, а их место в сатире отмечено знаком вставки. Вот в каком виде появились эти строфы:

– Тут кто? – «Плутова собака

Забежала вместе с ним!»

Так, Двуличкин-забияка,

С рылом мосичьим своим,

С саблей в петле!.. а французской

Крест уже ль он вздеть забыл?

Ведь его он кровью русской

И предательством купил.

Что ж он делает здесь? – «Лает,

Брызжет слюною с брылей,

Мечется, рычит, кусает

И домашних[961], и друзей».

– Но на чем же он помешен? –

«Совесть ум свихнула в нем;

Все боится быть повешен

Или высечен кнутом».

Первый катрен предпоследней строфы в этой рукописи первоначально читался, как в ранних редакциях[962], но был исправлен на следующий:

Тот Воейков, что бранился,

С Гречем в подлый бой вступал,

Что с Булгариным [бранился] возился

И себя тем замарал…

Напомним, что в начале 1830-х гг. Воейков маскировал почти всех жильцов своего «Дома сумасшедших», заменяя их фамилии псевдонимами или начальными и конечными буквами. Очевидно, это делалось для того, чтобы избежать упреков в «личности». На одном из списков того времени, где сам автор лично выскоблил и заменил подлинные имена, им сделана приписка: «Сие стихотворение принято большею частию читателей в превратном виде. Автор оного хотел смешить, а не язвить; он брал резкие черты разных лиц, составляя из них свои портреты, и называл их именами вымышленными. Но нашлись хитрецы, которые, вопреки намерению автора, уверили себя, что сии сколки сняты с известных людей, дали им имена произвольные и, таким образом, общую, дозволенную насмешку над пороками, странностями и бесталанностью преобразили в сатиру личную»[963].

Первоначально Воейков придумывает для Булгарина весьма неуклюжий псевдоним – Двуличкин, хотя почти нет сомнения, что к моменту создания этих строф уже становятся широко известными эпиграммы Баратынского на Булгарина, где он получает свое ставшим классическим эпиграмматическое имя – Фиглярин. Но автора «Дома сумасшедших», очевидно, не устраивали коннотации, связанные с именем, производным от «фигляра». Воейкову было важно подчеркнуть именно двуличность Булгарина, с легкостью менявшего свои убеждения: недаром раздел «Славянина» (а затем и «Литературных прибавлений к “Русскому инвалиду”»), где шла с ним война, получил название «Хамелеонистика». Поэтому он вспомнил другое прозвище Булгарина, придуманное еще П. А. Вяземским, – Флюгарин. Напомним, что у Вяземского отношения с Булгариным осложнились еще на рубеже 1823–1824 гг.[964], когда остальные литераторы условного пушкинского круга относились к издателю «Северного архива» еще весьма лояльно. В «Северных цветах на 1826 год»[965] Вяземский помещает сатирическое стихотворение «Семь пятниц на неделе», где в завуалированной форме задевает Булгарина:

Устроив флюгер из пера,

Иной так пишет, как подует:

У тех, на коих врал вчера,

Сегодня ножки он целует.

Флюгарин иль Фиглярин, тот

Набил уж руку в этом деле;

Он и семь совестей сочтет,

Да и семь пятниц на неделе[966].

Публикуя рецензию на «Северные цветы», Булгарин предпочел не узнать себя в этом портрете и назвал сатиру Вяземского среди стихотворений, «достойных особенного внимания»[967]. Зато его сразу узнал Воейков: в кратком отзыве на альманах издатель «Русского инвалида» полностью перепечатал строфу про «Флюгарина иль Фиглярина», после которой следовала полная скрытого ехидства фраза «Ф. В. Булгарин весьма хорошо и беспристрастно оценил сей календарик в Северной Пчеле, № 43»[968]. В последующей эпиграмматической войне с Булгариным стало доминировать семантически более нагруженное прозвище Фиглярин, а другое было реанимировано лишь в пушкинской эпиграмме, начинающейся строкой «Не то беда, Авдей Флюгарин…». Эта эпиграмма была напечатана без подписи в альманахе «Денница» на 1831 г., вышедшем в свет 16 октября 1830 г. Можно предположить, автограф А1 создавался ранее этого времени, а автографы А2 и А3 позднее, потому что в них Булгарин уже назван Флюгариным