Ежедневные заботы - [29]

Трумэн бросил две первые атомные бомбы на Японию, желая устрашить Советский Союз, и начал «холодную войну». Годы ушли на нормализацию обстановки. После вьетнамского ожога чувство утраченных иллюзий и более скромная самооценка возможностей США в мировой политике стали проникать во все слои американского общества.

Влиятельные деятели за океаном и серьезные органы печати, правда с оттенком грусти, утверждали, что прошло то время, когда Соединенные Штаты единолично вершили дела на всех континентах, брали на себя «ответственность» за будущее всех прочих государств и считали своим долгом указывать народам, как им решать свои проблемы. То были важные признания, и они способствовали успешному процессу разрядки.

Но тут появились Картер с Бжезинским, и практика бесцеремонного вмешательства Штатов в чужие дела опасно увеличилась. Они попытались смять разрядку, легализовать «радиоактивную смерть», объявили в «Директиве-59» возможность ядерной войны, назвав ее «ограниченной».

Белый дом уверовал в свое право командовать миром. Даже союзников по НАТО начал ставить не иначе как в положение «смирно». Тот же гоголевский Поприщин записал в свой дневник: «Это уже известно всему свету, что когда Англия нюхает табак, то Франция чихает».

Всякое бывало в прошлом. А в наши дни Соединенные Штаты и впрямь возжелали, чтобы все другие страны чихали, едва дядя Сэм поднесет к ноздре понюшку табаку, да еще и приговаривали бы: «Будьте здоровы-с!» Так не получалось, и оттого в Белом доме бесились еще пуще.

Кажется, впервые в истории США именно при Картере правительство шло впереди Пентагона в стремлении увеличить военный бюджет. Откуда такая безоглядная прыть, такая опасная решимость? Писателю хотелось бы вникнуть в психологию личности и характера президента и его помощника.

Дело в том, что Картер не был сколько-нибудь крупной личностью. Обрывки евангельской морали, смешанные с законами прагматизма, сформировали внутренний мир этого человека. Его личная честность, о чем больше других любил распространяться он сам, не выходила за рамки бытовых обязательств. Он — сельский хозяин, заурядный человек, «темная лошадка». Именно такая кандидатура нужна была демократической партии и ее покровителям, чтобы победить на выборах. «Неизвестному из Джорджии» можно было сформировать любой «имидж» — образ, придать любые черты.

В противовес клоаке Уотергейта нужно было соорудить нечто небесно-голубое. На смену Прожженному политику следовало предложить парня в джинсах, с пучком деревенской соломы за лентой широкополой шляпы. Здоровый духом, он недоверчиво озирает Пенсильвания-авеню. Он прям, честен, правдив. Такую модель не вылепишь из тех, кто уже обладает сложившейся репутацией. Нашли, попросту говоря, «свежачка». Его разглядели на заседаниях этой самой Трехсторонней комиссии. Он был скромен, покладист, а когда произносил речь, то уснащал ее такими прописными истинами, такой мещански ходячей моралью, заимствованной из воскресных проповедей, что и был взят на заметку. О Картере вспомнили, когда искали чистый лист бумаги, чтобы изобразить портрет кандидата в президенты.

Американцы истосковались по здоровой экономике, без инфляции и фальшивых обещаний, спадов и потрясений. Но экономические проблемы — дело сложное. Картер это знал хотя бы по собственному бизнесу. А международные проблемы издавна представляются дилетантам простым и ясным делом. Вспомним хотя бы ильфо-петровские «пикейные жилеты» с их безапелляционными рассуждениями о внешней политике.

Так вот, владелец арахисовых плантаций Джимми Картер, мало известный губернатор далекой Джорджии, штата южан, над недалекостью которых янки всегда посмеивались, и был самым доподлинным «пикейным жилетом». За его спиной стоял наставник, тот, кто просвещал его насчет внешней политики во время выборной кампании, кто и дальше вводил его в курс международных проблем.

«В последние два-три года я был прилежным учеником, — признавал Джимми Картер», — свидетельствует журнал «Шпигель». Сфера обучения показалась нетрудной. Тем более что помощник-наставник упростил ее до одного-единственного догмата. Все явления, происходящие на земле, он рассматривал сквозь призму антикоммунизма. Это придавало всему неожиданную прозрачность и прямизну. Сложное и запутанное стало азбучным.

«Советские происки», «советская угроза» — эти постулаты «объясняли» все: и революцию в Никарагуа, и народное движение в Иране, и волнения в Сальвадоре, и необходимость для США военно-политического сближения с Китаем, и «большой сбор» американского флота в Персидском заливе… Нельзя сказать, чтобы Картер сразу воспринял императивы Бжезинского. Конечно, у президента была, как говорится, и собственная скорость. Когда долгое время стараешься «казаться», а не «быть», происходит вживание в роль, накапливается странный опыт. Были обсуждения задач и перспектив.

Против вызывающей самодеятельной внешней политики возражал госсекретарь Вэнс, отнюдь не записной друг Советского Союза, но просто опытный государственный деятель, знающий, что дипломатия — это искусство возможного. Отставка Вэнса означала полную победу Бжезинского. С ним президенту все было проще. Мир сжимался до размеров наследственной фермы, где можно воротить что хочешь.