Ежедневные заботы - [226]

Эта война заслонила во мне картины прошлого — так я и не написал ничего путного о своих братьях-комиссарах, о той войне и той бессонной ночи в Курске.

История находит возможность напомнить брату о брате. В конце прошлого года в одиннадцатой книжке «Военно-исторического журнала» напечатана подборка документов «1-я Конная армия в разгроме Деникина». В предисловии очень кратко рассказана история этого легендарного кавалерийского формирования и, между прочим, указано, что 16 января оно было передано в состав Кавказского фронта.

В середине февраля 1920 года в ходе Егорлыкской операции Первая Конная армия, пройдя в лютый мороз по безлюдным заснеженным Сальским степям свыше ста пятидесяти километров, внезапным ударом на стыке Донской и Кубанской армий белых овладела важной станцией Торговая (Сальск).

Затем, взаимодействуя с 10-й армией и отдельной кавалерийской бригадой, она разбила конную группу генерала Павлова (десять — двенадцать тысяч сабель) и Кубанский пехотный корпус белых в районе станции Егорлыкская. Это привело к отступлению деникинцев на Новороссийск и ликвидации сопротивления на Дону и Кубани.

Вот документ:

«Из разведывательной сводки Полевого штаба Первой Конной армии в штаб Кавказского фронта».

Он подводит итог этой важнейшей операции гражданской войны и заканчивается так:

«В течение недели генерал Врангель производит эвакуацию семей офицеров за границу на пришедших в Новороссийск английских пароходах, что указывает на безнадежное положение белых».

Начоперодарм 1-й Конной Зотов. Военком Кривицкий».

Какой же это Кривицкий? Брат, я знаю, был комиссаром дивизии Первой Конной. А тут, по документу, — военком полевого штаба всей армии.

Публикация в «Военно-историческом журнале» подготовлена заместителем директора Центрального Государственного Архива Советской Армии В. Дроботом. Узнаю его телефон, звоню: так и так, не можете ли назвать имя и отчество Кривицкого?

— Подождите, — говорит, — документы еще у меня под рукой. — И после небольшого перерыва: — Какое имя и отчество вас интересуют?

— Роман Юрьевич.

— Так точно. Он самый.

Звоню вдове брата, Ларисе Лариной. Она уже, увы, немолода, и это самое меньшее, что можно сказать о ее возрасте. Но сейчас, не сомневайтесь, красивая женщина в свои восемьдесят лет. После обмена семейными новостями:

— Лара, — говорю, — что же это ни вы, ни я ничего не пишем о Романе?

— Я не знаю, почему вы не пишете. А я давно всю писанину бросила. У меня дети, внучка и было, как вы знаете, много всего прочего. Я теперь только старая большевичка, бабушка и мать. Хватит с меня!

А между тем Ларина — детская писательница. Ее повесть «Трое с одной улицы» была когда-то широко известна. На экранах шел одноименный фильм. Она написала двадцать книжек для детей.

— Лара, — прошу, — может быть, хоть что-нибудь напишете о Романе? Для меня…

— Да нет, — отвечает, — я ничего не помню, устала. — И вдруг я почувствовал — что-то дрогнуло в ее сердце. — Хотите, я напишу, как мы встретились с Романом в первый раз?

Через неделю она прислала мне несколько исписанных листков почтовой бумаги. Вот они:

«Это было летом 20-го года. Черниговский Уком партии направил меня на работу в Звенигородку. Вокзал был далеко, и мама взяла извозчика. Не успели мы выйти из экипажа, как к нам подошли двое в кожанках и пригласили «пройти с ними». Выяснилось, что чекисты приняли меня за буржуйку. А как же, извозчик и платье (из джутового мешка, но в прошивках) — выглядело очень эффектно.

Молодые люди в кожанках тщательно осмотрели мой немудреный багаж. И не нашли ни золота, ни денег. Но сердце у меня сжалось, ведь в сумочке лежал мой маленький браунинг, выданный мне в Умани, когда я была в ЧОНе. Сумочкой не заинтересовались, браунинг не обнаружили. Позвонили в Уком партии, проверяя, не «липа» ли мое командировочное удостоверение или, как тогда говорили, мандат.

Меня отпустили. Я попрощалась с мамой и пошла искать подходящий поезд. На путях стоял только один. Я спросила, куда он пойдет, и из открытых дверей одной из теплушек мне прокричали:

— В Умань!

Мне это и нужно было. По пути к месту назначения.

— Кто у вас комиссар? Позовите его.

— Товарищ комиссар! Тут вас кличут.

В проеме показался военный без шлема, в гимнастерке цвета хаки, в красных галифе. За поясом маузер в деревянной кобуре. Начищенные сапоги. Все это я заметила сразу. Потом подняла глаза и увидела симпатичное лицо совсем юного человека, большеглазого шатена с волнистой шевелюрой. Он спрыгнул. Я показала ему мандат, попросила подвезти.

Он покачал головой. И отвел меня немного в сторону.

— Понимаешь, товарищ, — сказал он, смутясь, как мальчишка, — баб, то есть, извини, женщин, прости, пожалуйста, девиц не разрешено брать с собой в воинский эшелон.

— Но я ведь не баба, а член партии…

— Понимаешь, товарищ, тут такое дело. Мои буденновцы скажут, что вот комиссар себе нашел, а нам что, нельзя?

Вид у него был смущенный, но тут кто-то из теплушки крикнул:

— Бери, комиссар, мы не против!

Он еще раз посмотрел на мой мандат, потом на меня. И я очутилась в теплушке. Кроме нас, там было только двое бойцов с пышными чубами, тоже в галифе, один в ситцевой красной, другой в синей рубахе. Они сели у двери, спиной к нам, спустив ноги наружу. Большую часть теплушки занимала кавалерийская упряжь — седла, уздечки, попоны. Все было сложено, кажется, в строгом порядке.