Ежедневные заботы - [213]

Через полчаса рукопись Гулиа лежала на моем столе. Да, действительно, все исправления и дополнения в ней были сделаны. Как говорят, невероятно, но факт.

Должен сказать, что такая непостижимая оперативность Гулиа все же содействовала ускорению публикации его произведения.

…С тех пор прошло много лет. Мы с Георгием стали друзьями. Но сейчас, говоря о нем как о писателе, я не стану кривить душой. Считаю лучшими у него две книги: «Весна в Сакене» и «Сулла». Высоко ценю его дар исторического романиста. Уверен, что «Сулла» недооценен критикой как исторический роман. В отличие от большинства произведений этого жанра он краток. В этом смысле все исторические романы Гулиа больше похожи на «сжатую историю» в серии «проклятых королей» Мориса Дрюона, чем на словоохотливые, пухлые сочинения некогда популярного в России Георга Эберса.

Но не в этом, разумеется, дело. Автор, как бы это точнее сказать, ну, решительно идет к главной цели. Не тратит лишнего времени на историческую «костюмность», а стремится к  с у т и, главным образом к сути Суллы. Используя первоисточники, дает свое истолкование характера этого человека, чья опасная ухмылка действительно заставляет вздрогнуть и через века. В большом отдалении исторические фигуры выглядят порой лишь как рабы своих капризов. На самом же деле в большинстве случаев существуют весьма сложные и по-своему логичные (во всяком случае, по логике того времени) мотивировки их поступков.

Гулиа ведет читателя через сложное сплетение элементов романтики с реализмом к полнокровному повествованию. Оно не стоит на месте. Эффектные эпизоды следуют один за другим, бурный водоворот событий влечет нас к центру напряженной интриги.

Автор смотрит на Суллу не со снисходительной точки зрения человека XX века, уставшего от своих исторических знаний. Между прочим, замечу: истинная достоверность такого рода знаний подчас сомнительна, бывает, что и подлинные знания не спасают от неловкостей. Очень я удивился, когда прочел в одной серьезной работе такую фразу: «Бедный, наивный Наполеон…»

Так вот. Спрятав такую скептическую улыбку, Георгий Гулиа каким-то чудом трансформировался в современника Суллы. И таким образом получил возможность смело открывать в нем черты характера, мышления, психологии того времени, кое в чем поучительные для наших дней.

Что касается характера самого Гулиа, то хочу сказать о его удивительном оптимизме и тонком понимании юмора. Он на моих глазах сто раз умирал от смеха и все еще живой. Может быть, именно благодаря этому…

Новогодний тост, или История неотправленного письма

1

На исходе семьдесят шестого года развернул я «Литературную газету», и в глаза бросилась небольшая заметка Симонова. О чем он? Ого, да это, кажется, новогодний тост! читаю:

«Я встречаю этот Новый 1977 год в Кисловодске… Мы, литераторы, все еще в долгу перед нашими медиками…»

Вот как, оказывается! А дальше?

«…И мне хочется сегодня поднять новогоднюю чарку, вместимость которой, разумеется, согласована с моим лечащим врачом, за наших медиков — и убеленных сединами и молодых людей самой доброй и самой ответственной в мире профессии. И добавлю к этому — именно от них, от людей, за здоровье которых я сейчас пью, именно от медиков, больше, чем от кого-нибудь другого, зависит, сколько новых годов доведется еще встретить в своей жизни любому из нас».

Не понравился мне этот тост, видимо, не ощутил я всего, что томило душу Симонова. Подумал так: живет в санатории, вокруг люди в белых халатах, врачи, сестры, нянечки, он захотел сделать приятное, обратился к ним со страниц популярной газеты.

Я сам, когда лежал в госпитале, писал в стенгазету пульмонологического отделения стихотворные тосты перед Новым годом в таком роде: «За старшую сестру Надежду, что доброй феей среди нас скользит, не поднимая глаз, но оставляет мне надежду».

В симоновском же тосте меня удивила серьезная целенаправленность в канун веселого праздника да упоминание о долгах литературы медицине. Я обвел заметку фломастером, отложил газету в сторону и решил написать Симонову по этому поводу письмо, скорее всего в юмористическом тоне.

Сразу не написал, помешали разные дела, потом как-то наткнулся на отложенную газету, перечитал ту заметку и стал писать. Вот письмо:

«Дорогой Костя! Я прочел в «Литературной газете» твой тост за медиков и чуть не расплакался. Значит, теперь будем первый бокал поднимать не за женщин, а за врачей?

Но поразило меня в самое сердце твое утверждение, будто литература в долгу у медиков. По-моему, она вообще никому ничего не должна. Если бы человечество следовало идеям, проповедью которых литература занималась еще со времен Евангелия, не говоря уже об эпохе социальных романов, то дела людей шли бы куда лучше.

И разве гении литературы не обгоняли свое время, работая как настоящие передовики-стахановцы не только в следующем году, но и в будущих веках?!

Примеры, разумеется, тебе известны.

И разве не существовала во все времена литература утопическая, фантастическая, а теперь так и футурологическая? И разве Достоевский не в такой же мере писатель будущего, как и настоящего. И разве недостаточно его одного, существования его книг, чтобы снять с литературы обвинение в какой бы то ни было задолженности кому бы то ни было.