Эйзенхауэр. Солдат и Президент - [49]

Возвратившись в Вашингтон, Эйзенхауэр принял участие в серии совещаний. Он встретился с Маршаллом и генералом Генри Арнольдом, который командовал военно-воздушными силами. Эйзенхауэра волновала организация и структура командования военно-воздушными силами в Британии. ОКНШ выделил для операции "Оверлорд" тактическую авиацию и истребители. Командующим назначили маршала королевских военно-воздушных сил Трэффорда Лей-Мэллори, который непосредственно подчинялся Эйзенхауэру (Теддер хотя и являлся заместителем верховного командующего Эйзенхауэра, но оставался без портфеля). Бомбардировочная авиация не входила в структуру "Оверлорда". Генерал Артур Харрис возглавлял бомбардировочную авиацию королевских ВВС, а генерал Карл Шпаатц командовал 8-й американской военно-воздушной армией. И Харрис, и Шпаатц имели собственные стратегические взгляды, Харрис надеялся принудить немцев к капитуляции ужасающими бомбардировками немецких городов, а Шпаатц — выборочным уничтожением ключевых отраслей промышленности, особенно нефтеперегонных заводов. Оба не верили в необходимость "Оверлорда". Подчиненные Шпаатца говорили, что им достаточно двадцати или тридцати ясных дней, чтобы самим закончить эту войну.

Эйзенхауэр считал это опасной ерундой. Он был уверен, что Германия капитулирует только после поражения на земле. Поэтому "Оверлорд" должен был стать великой операцией второй мировой войны. На начальной стадии немцы будут иметь десятикратное превосходство во Франции; только доминирование в воздухе может обеспечить проведение "Оверлорда". Эйзенхауэр хотел собрать воедино всю бомбардировочную авиацию союзников, действующую во внутренних районах Германии, и использовать ее непосредственно в интересах операции "Оверлорд". Для этого он хотел лично руководить бомбардировочной авиацией королевских ВВС и 8-й военно-воздушной армией. Вопрос оставался в подвешенном состоянии.

12 января Эйзенхауэр отправился в Белый дом на личную встречу с Рузвельтом. Он нашел Рузвельта в постели, тот болел гриппом. Они говорили два часа, большей частью о французских и немецких делах. Эйзенхауэра огорчало отношение Вашингтона к лидеру "Свободной Франции" Шарлю де Голлю. Перед отъездом из Алжира Эйзенхауэр встретился с де Голлем, Батчер назвал эту встречу "праздником любви". "Мне нужна ваша помощь, — сказал Эйзенхауэр де Голлю, — и я пришел вас просить о ней". Де Голль ответил: "Великолепно! Вы настоящий человек! Потому что умеете признать, что были не правы"*2. Эйзенхауэр имел в виду французское Сопротивление. Он рассчитывал на его силы для проведения саботажных операций в день "Д" и для получения информации о размещении и передвижении немецких частей, и он знал, что Сопротивление ответит согласием только на просьбу де Голля. Смит и де Голль выработали соглашение, по которому Сопротивление будет подчиняться Эйзенхауэру, а Эйзенхауэр взамен обещал французским силам участвовать в освобождении Парижа, кроме того, "Свободная Франция" будет осуществлять гражданский контроль над освобожденными районами Франции.

Но в Вашингтоне, к своему огорчению, Эйзенхауэр обнаружил, что никто не хотел иметь дело с де Голлем. Рузвельт утверждал, что французский народ не подчинится "Свободной Франции" и что любая попытка навязать Франции де Голля приведет к гражданской войне. Эйзенхауэр считал позицию Президента нереалистичной и вежливо сообщил ему об этом, но Президент был неумолим. Трудности, связанные с попыткой союзников игнорировать де Голля, стоили Эйзенхауэру, как он сам потом говорил, дорого: появилось "очень много новых удручающих проблем", которые он должен был решать перед днем "Д" *3.

Затем Эйзенхауэр затронул проблему оккупации Германии. Он сказал Президенту, что считает ошибкой план разделения Германии на три зоны — американскую, английскую и русскую. Германия, заявил он, не должна делиться на зоны; военное правление должно осуществляться союзными силами, находящимися в подчинении одного командующего. Это упростит управление и облегчит контроль за Красной Армией в ее районах оккупации. Рузвельт, оставшийся при своем мнении, сказал, что с русскими справится сам.

На следующий день отпуск Эйзенхауэра закончился. Мейми огорчала его сосредоточенность на операции "Оверлорд", его очевидное желание возвратиться в Лондон и слишком малое время, которое они провели вместе. Наблюдая, как он готовится к очередному длительному отъезду, она изнывала от горя. "Не возвращайся до окончания войны, Айк, — сказала она ему. — Я не могу терять тебя снова" *4.

Неделю спустя он писал ей: "Я очень рад, что побывал дома, — даже несмотря на то, что порой не все шло гладко! Я думаю, что это объясняется нашей долгой разлукой, и прежде чем мы снова познакомились, настало время уезжать". Еще через четыре дня он поблагодарил Мейми за "третье письмо, которое я получил после отпуска, и все они превосходные, лучшие изо всех, что я получил с июня 1942 года". В целом он считал, что, несмотря на шероховатости, "моя поездка домой приносит дивиденды!" *5

Возвратившись в Лондон, Эйзенхауэр устроился в уже знакомом доме № 20 на Гровенор-сквер. "Сейчас мы приводим все в порядок и готовимся к настоящей работе", — писал он своему другу вскоре после приезда *6. На сей раз дело шло легче, чем в июне 1942 года. Сотрудники Верховного штаба союзных экспедиционных сил в Европе (ВШСЭС) перешли из ШОС; командующие полевых соединений, за исключением Лей-Мэллори, имели боевой опыт Средиземноморской кампании; у Эйзенхауэра за плечами уже были три десантных операции; принимая все это во внимание, надо сказать, что команда Эйзенхауэра была испытана в бою, привержена союзническому единству, верила своему лидеру и рвалась в дело. По сравнению с командой, которую он имел перед операцией "Торч", эта была намного лучше; как это выразил сам Эйзенхауэр, "на место беспорядка пришел порядок, страх и сомнение сменились уверенностью" *7.