Эйзенхауэр. Солдат и Президент - [39]

Эйзенхауэр знал, что североафриканская кампания продолжалась слишком долго — шесть месяцев — и стоила слишком дорого — его войска потеряли 10 820 убитыми, 39 575 ранеными и 21 415 пропавшими без вести или плененными, всего — 71 810 человек. Но она закончилась, и его люди победили. Его собственный вклад состоял не столько в том, что он вел англо-американские войска к победе, сколько в обеспечении того, чтобы они победили как союзники. Благодаря Эйзенхауэру союз пережил первое испытание и стал сильнее, чем когда-либо.

После парада победы в Тунисе Эйзенхауэр летел вместе с британским политическим советником Гарольдом Макмилланом в Алжир. За Бизертой они увидели со своей "Летающей крепости" конвой союзников, направляющихся без помех в Египет. Макмиллан дотронулся до рукава Эйзенхауэра.

— Вот, генерал, плоды вашей победы, — сказал он. Эйзенхауэр повернулся к Макмиллану, пряча за улыбкой навернувшиеся слезы.

— Нашей, вы хотели сказать, нашей *38.

С завершением тунисской кампании Эйзенхауэр все чаще обращал свой взор на Сицилию и даже дальше. Он говорил Маршаллу, что после взятия Сицилии он хочет вторгнуться на Сардинию и Корсику, а затем использовать их как плацдарм для вторжения в западную Италию. Он понимал, что столь расширительное толкование средиземноморского наступления противоречит взглядам Маршалла. "Я никогда не отказывался от убеждения, что идея операции "Раундап" верна" *39, — заверял Эйзенхауэр Маршалла, но вместе с тем — и здесь он в точности повторял Черчилля периода июля 1942 года — разве не жаль, что ничего нельзя сделать летом 1943 года? Особенно если сделать это можно с малыми затратами. Средиземноморье уже является крупным театром военных действий, указывал Эйзенхауэр, и войска здесь придется сохранить в любом случае, так что почему бы ценой относительно небольших дополнительных затрат союзникам не продолжить давление на Германию и не удовлетворить общественное мнение тем, что хотя бы что-то делается.

По мнению Маршалла, именно в этом-то и состояла проблема — в том, чтобы делать что-то ради самого делания. Стратегическая цель отсутствовала. Выключение Италии из войны не столько облегчало бы задачу, сколько усложняло бы ее, поскольку союзникам потребовался бы большой флот для оказания помощи гражданскому населению. Маршалл говорил Эйзенхауэру: "Рано или поздно решающий удар должен быть нанесен по континенту из Англии", и этот удар будет нанесен раньше, если после Сицилии новых наступательных операций в Средиземноморье не будет *40.

В мае в Вашингтоне для обсуждения этой проблемы собрался ОКНШ. Участники спорили две недели. Начальники штабов в конце концов согласились начать высадку в Европе через Ла-Манш в 1944 году, но решения о том, что делать в Средиземноморье после Сицилии, не приняли. Это решение они оставили за Эйзенхауэром, призывая его "планировать такие операции в развитие "Хаски" (кодовое название для операции вторжения на Сицилию), имея в виду вывести Италию из войны и сковать в регионе максимальное количество немецких войск". Эйзенхауэр был волен сам решать, каким образом достичь этих целей. Он мог использовать все силы, уже находящиеся в регионе, кроме нескольких дивизий, которые необходимо было передислоцировать в Объединенное Королевство к 1 ноября 1943 года *41.

Такое решение никого не удовлетворило. Поскольку все теперь определял Эйзенхауэр, Черчилль вылетел в Алжир, чтобы убедить генерала наступать в Италии. Его сопровождали Брук и другие штабные офицеры, а также Маршалл — Черчилль настоял на его приезде, завершая спектакль "начальство прибыло обхаживать подчиненного".

Они пробыли неделю, Черчилль говорил не переставая. Он не хотел вторжения в Сардинию, ему нужна была Италия; Сардиния — это "всего лишь удобство", говорил он, а Италия будет "славной кампанией". Слава придет со взятием Рима, которое "будет великим достижением" и прекрасным завершением одиссеи 8-й армии.

"Премьер-министр вчера вечером рассказывал свою историю три раза тремя различными способами", — жаловался Эйзенхауэр 30 мая. В тот вечер Черчилль позвонил после ужина и попросил разрешения прийти. Было почти одиннадцать часов вечера, и Эйзенхауэр хотел спать. Он сказал, что устал от повторения одного и того же. Черчилль настаивал, Эйзенхауэр уступил. Черчилль приехал пятнадцать минут спустя и проговорил два часа подряд. Батчеру в конце концов удалось, по существу, выставить его. Увидев "очень сонного Эйзенхауэра" на следующий день, Брук признался: "Меня забавляло его огорчение, поскольку сам я страдал от подобного обращения [со стороны Черчилля] неоднократно" *42.

Маршалл не хотел ни Сардинии, ни Италии. Он настаивал, чтобы Эйзенхауэр уходил из Средиземноморья сразу после взятия Сицилии. Он не доверял англичанам и сомневался в их решимости форсировать Ла-Манш. В этом он был прав. Однажды Брук пришел неофициально к Эйзенхауэру и доверительно сообщил, что союзникам следует ограничиться блокадой Германии с моря и воздуха, а наземные бои оставить русским. Он сказал, что в северо-западной Европе союзники вынуждены будут сражаться "в крайне невыгодном положении и понесут громадные и бесполезные потери". Поэтому они должны ограничиться боями в Италии *43.